Собрание сочинений. Т. 4. Дерзание.Роман. Чистые реки. Очерки - Антонина Коптяева

В это время красногвардейцы услышали страшную весть: в Москве тяжело ранен Ленин.

Крепко досталось после того сунувшимся в очередную атаку дутовцам. Но во время короткой передышки, обсуждая сообщение из Москвы, рабочие не скрывали набегавшие слезы.

Федор Туранин, как и многие, терзавшийся заботами об оставленной в Оренбурге семье, теперь стал артиллеристом у Ходакова. Почти оглохший сперва от работы в кузнице, а потом от службы наводчиком у боевого орудия и оттого громкоголосый, он просто оглушал товарищей:

— Зря мы терпели эсеров возле своей партии. То они народу хитрые ловушки устраивали, то нас, большевиков, Дутову выдавали. А теперь прямо в сердце выстрелили!

Летели к Ленину взволнованные письма и телеграммы, но обратные вести доходили смутно.

Беда за бедой: выходили из строя люди, кончались боеприпасы. А 26 сентября был получен приказ о наступлении на Оренбург. И красногвардейцы выступили, хотя знали, что одним туда пробиться невозможно: вся надежда была на соединение со своей армией, которая будет наносить главный удар с Актюбинска.

С горечью покидали они Орск, слыша за собой звон «победных» колоколов: орская буржуазия торжествовала, встречая Дутова хлебом-солью. Приуныл и Андриан Левашов. Он очень хорошо понимал, какой беспощадной будет расправа дутовцев над теми, кто попадет им в руки. В это время пленных не брали ни та, ни другая сторона, но то, как лютовали белоказаки в занятом ими Орске, смутило даже богатых обывателей. Захватив отставших красногвардейцев, казаки приволокли их на соборную площадь и перед собором, сразу после молебна, устроили публичную казнь. Рабочим отрубали уши, по суставам отсекали руки и ноги, вспарывали животы и только после этого убивали. Даже купцы и помещики смутились и попросили своего кумира — «спасителя родины», «борца за независимость казачества» — прекратить такое истязание. Можно, дескать, попросту казнить. На что Дутов сказал:

— Мой суд знает только три вида наказания: смерть, смерть и смерть.

Красногвардейские части в это время шли с боями в сторону Оренбурга: одна колонна — вниз по берегу Урала, по казачьим станицам, другая — возле линии железной дороги к станции Сара. Кругом все было сожжено. Лошади в обозе падали от надсады и бескормицы. По ночам заморозки пробирали бойцов до костей.

Пашка Наследов до крови натер ноги солдатскими ботинками и еле двигался, пока Федор Туранин не взял шефство над ним, приспособив его конюхом к упряжке лошадей, тащивших орудие. Но долго сидеть на артиллерийской лошади, да еще в холодную погоду, невмоготу, и жестокие схватки в поселках Воронежском и Белошапочном показались мальчику передышкой. Страшно, но зато тепло, даже жарко было ему, когда он подтаскивал к орудию снаряды. А на привалах Пашка или спал мертвецким сном, приткнувшись где попало, или, свернувшись калачиком, чтобы не терять тепло, под лохмотьями одежды, не мигая смотрел на огонь.

Сутки длился бой под поселком Сара. Население его встретило красногвардейцев недружелюбно. Со станции Кувандык, занятой белыми, слышались тревожные гудки — там тоже шла кровавая расправа.

Основные силы Туркестанской армии задержались из-за обозов, и красногвардейцам, наступавшим на Оренбург с Орска, пришлось под давлением превосходящих сил белоказаков свернуть к станице Ильинке, чтобы перейти Урал и добраться до Ташкентской железной дороги. Там рассчитывали встретить своих. В густые сумерки шли среди гор Губерлинского ущелья. Из каждого распадка гремели выстрелы казачьих засад.

В холодную погоду под прикрытием дыма от горевшей Ильинки перебрели быстрый Урал и опять двинулись по степным увалам, пока у станции Каратугай не увидели пестро одетых бойцов с красными бантами на шапках, рукавах и в гривах коней. Это оказались отряды двигавшейся из Актюбинска Оренбургской армии, которая называлась теперь Туркестанской. Командовал ею Георгий Васильевич Зиновьев.

Зима, как и в прошлом году, выдалась лютая, с морозами до сорока градусов. В студеных степях, заметенных сугробами, свирепствовали вьюги. Среди плохо одетых красногвардейцев было много обмороженных. Шли с боями, и надо было добывать топливо для паровозов, потому что угля не хватало. Бойцы, кто в шинелишке, кто в ватнике или ярко-красном бухарском халате, подпоясанном ремешком, а то и просто веревкой, в обуви, сшитой из кошмы, пилили бревна разрушенных домов, тащили доски, шпалы, подносили к тендеру снег вместо воды. Пашка тоже трудился, похожий на ряженого, с раздутой пазухой: прятал гостинцы, полученные от актюбинцев (по яблоку для матери, сестры и дружка Гераськи Туранина).

В последнем бою под горой Мертвые Соли осколок снаряда контузил его, вырвав клок из просторного, роскошно-полосатого халата, да еще простудился он и совсем слег. Лежа на полу в теплушке, плакал, звал Ленина, Гераську, мать, горячими руками шарил вокруг: искал яблоки.

Двадцать третьего декабря 1918 года председателе Совета Обороны Ленин запросил главнокомандующего вооруженными силами республики:

«Верно ли, что две недели назад издан Вами приказ о взятии Оренбурга и, если это верно, почему приказ не приводится в исполнение?»

Тридцать первого января 1919 года Оренбургский губисполком телеграфировал Ленину и Свердлову: «Оренбургский губисполком только что вернулся на свой пост. До сих пор находившийся в полном составе в рядах Туркестанской армии и вместе с ней вошедший в Оренбург, приветствует ВЦИК и Совнарком и выражает уверенность, что он, умудренный опытом семимесячной борьбы с врагом, сплотивший за этот период вокруг себя целую армию, овладевший совместно с другими войсками Оренбургом — ключом к Туркестану, будет представлять всегда самую надежную опору рабоче-крестьянской власти».

Радостно встретили вернувшихся бойцов жены и детишки. Повеселела Нахаловка, по улицам которой, как волки, рыскали все лето и осень белоказаки. Но многие не вернулись домой, и во многих землянках ждало победителей горе. С трудом волоча ноги, ослабевший после болезни Пашка поплелся к Тураниным, но и там полоснуло уши истошным криком: затоптали пьяные конники бежавшую через улицу маленькую Антониду, а самого Гераську, пытавшегося спасти сестренку, рассекли, как лозу, надвое.

Военная жизнь Пашки, однако, на этом не кончилась. 24-я дивизия 1-й армии после взятия Оренбурга пошла сразу на помощь Орску, 31-я Туркестанская дивизия Зиновьева направилась к Уфе, и снова рабочие входили в цехи с винтовками, ставили их в козлы возле станков и по первому сигналу бежали отбивать казачьи налеты.

А тут под Орском перешел к белым башкирский полк, открыв им дорогу на Оренбург. Двигавшийся из Сибири Колчак в декабре 1918 года из-за предательства троцкистов на Восточном фронте захватил силами генералов Ханжина и Гайды Пермь, стал теснить Красную Армию по всей линии фронта, занял Уфу и, подойдя к Волге, создал опять угрозу Самаре. А с юга в то же время начал наступление на Москву Деникин.

Ленин говорил, что колчаковщине помогли «родиться на свет и ее прямо поддерживали меньшевики (социал-демократы) и эсеры (социалисты-революционеры)». «…Колчак — это представитель диктатуры самой эксплуататорской, хищнической диктатуры помещиков и капиталистов, хуже царской…»

С конца 1918 года до лета 1919 года Восточный фронт был главным фронтом гражданской войны. Оренбург, окруженный в это время со всех сторон врагами, отбивало рабочее ополчение. Командующий 1-й армией Гай готовил к сдаче город, отвоеванный после стольких кровопролитий, но рабочие категорически отказались оставить его: «Погибнем, а отсюда не уйдем».

Подошедших с юга белоказаков отделял от Оренбурга только бурный в половодье Урал. Они вели обстрел, переругиваясь через водный простор с защитниками города, пытались кое-где переправиться, но их отбрасывали пулеметным огнем.

Шестого апреля 1919 года на общегородской профсоюзной конференции было вынесено постановление о мобилизации в Красную Армию всех, кто мог держать в руках оружие, и рабочая оборона полностью вступила в свои права. Мобилизация оказалась почти поголовной, но оружия не хватало. На целый полк, например, было всего два пулемета, вместо винтовок — у многих берданки. Зато отваги и решимости — с избытком. Особенно всех воодушевляло то, что Ленин уже находился на своем посту и горячо поддержал решение рабочих не оставлять Оренбурга. Фрунзе тоже телеграфировал Гаю, командующему 1-й армией: «Реввоенсовет считает насущной необходимостью удержание Оренбургского района, а потому сокращение фронта вверенной вам армии за счет очищения Оренбурга неприемлемо. Указываю вам на недопустимую пассивность левого фланга вашей армии и вновь требую решительного, немедленного наступления для обеспечения успеха действий Бузулукской ударной группы».