Сказка про наследство. Главы 1-9 - Озем

Час полуночный придет

Замяучит белый кот.

Тогда еще никто не слышал, как он мяучит. Кефирчик осваивал новую территорию, притворялся милым котиком и молчал как рыба – как Дюшина рыбешка – головешка. А Кефирчик – умный кот, голова… Наконец, раздался его властный голос. Феноменально. Не высокие, мягкие звуки – мяу, мяу – а громкое, настырное, сиплое – МА-АУ! МАУ! У-У… Совсем не по-кошачьи.

Затем кот обнаглел, сбросил милую голубоглазую маску. Среди его свойств обнаружилось одно огромное, чрезмерное – во весь горизонт, что гору Марай собой закроет, и четыре других горы не понадобятся. Кот очень злопамятен. Кефирчик помнил все. Как ребенок во дворе шутки ради запустил ему на хвост горсть репья. Или молодая мамаша, совершив постирушки на улке и вывесив детское белье на веревку, выплеснула тазик в кусты и окатила водой спящего кота. Пьяный мужик тащил в авоське сырую рыбу, поводил перед носом Кефирчика рыбьим хвостом, но ничего не дал и даже усы хотел обрезать. Шутникам Кефирчик отомстил. Больше никому неповадно было. У той тетки с тазиком дождик постоянно мочил свежевыстиранное белье – у всех во дворе не мочил, а у нее мочил. У мужика несколько раз авоська оказывалась дырявой – когда он нес не продукты, а водку; мужик ругался и чуть не плакал – пришлось ему для снятия проклятия выложить коту жирную рыбину. А ребенок – что ребенок? девочка – шутить с репьем на ее прическе вздумалось подружкам, придравшимся к чему-то и потом даже не вспомнившим, к чему (а Кефирчик помнил!). Необычный кот.

С бабой Лидой Кефирчик не ссорился. За годы у них сложилось некое согласие. Он относился к ней не как к хозяйке, а она к нему не как к коту. И они, безусловно, понимали друг друга. Все же в поведении Кефирчика чувствовался взгляд свысока – холодный голубой немигающий взгляд: дескать, она, баба Лида – женщина, а я – кот, самец, и я здесь хозяин. Дошло до наглости – днем Кефирчик укладывался на бабушкину кровать, вытягивался на голубом покрывале. Но надо отдать ему должное – когда старушка утомлялась и хотела отдохнуть, он сразу уступал ей. А ночи кот проводил вне дома. Рыскал всюду. Кашкук, Малыхань, Оторванка, Новый Быт и даже Негодь, Пятигорье – это все его угодья для охоты и гулянок. На кого он охотился? Тайна. Баба Лида не заботилась кормежкой Кефирчика – даже если бы она всю свою скромную пенсию ухнула на кошачьи потребности, этого не хватило бы, да и самой тогда что? зубы на полку? Кефирчик благородно не объедал бабушку и всегда был сыт и независим. Дикий зверь найдет пропитание. Хотя бы сало в чужом доме, курицу в чужом дворе. Зазевавшуюся ворону или голубя. Мышь в поле. Не пойман – не вор. Не нашелся еще тот, кто поймал бы Кефирчика.

С потомством у Кефирчика не получалось. Сила имелась, и страстность; мартовские крики МАУ-МАУ-МАУ раздирали уши бабушкиных соседей, но никто кощунственно не советовал кастрировать кота. Испоганить такую красоту! Подружки Кефирчика котились, но потомство – крупноголовое и, как правило, не чисто белое – не выживало. Вот такой Кефирчик оставался в Кашкуке один – единственный. Баба Лида тоже коротала свой век в одиночестве. И теперь она умерла. Заботы о бабушкином питомце взяла Машутка Кулыйкина. Четырнадцатилетняя девчонка о себе не умеет позаботиться. Но Кефирчик ее не отвергал, приготовился манипулировать. По крайней мере, есть квартира – пристанище. А дальше посмотрим.

Сейчас на площади Машутка не особо смотрела по сторонам – присела, подоткнув подол сарафана, и гладила кота. Панька оперся плечом о дерево, засунул руки в карманы треников и демонстрировал независимый, дерзкий вид. Насчет занятия Кефирчика – позже. Компания как бы существовала отдельно от толпы, что возникал резонный вопрос – а зачем они-то сюда пришли? Ну, зачем, зачем… Все пришли – вот и они. И даже кот, которому суждено стать одним из главных героев сегодняшнего сборища. Это коту?!..

К троице под карагачем приблизилась девушка Леся – средняя из сестер Кулыйкиных. Самая незаметная из них. Старшая сестра Тамара – цветущая провинциальная роза совсем не с розовым характером. В чем-то похожа на Ирэн, хотя до ее уровня не дотягивает – это уже на придирчивый взгляд. Младшая Машутка еще ребенок, и уже сейчас ясно, что второй (или вернее, третьей) Тамары не вырастет. Леся между ними. Ее затмевает каждая из сестер в своей манере. Леся привыкла находиться в тени, когда Тамара уже была, а Машутки еще не было. Вообще, сестры Кулыйкины не дружны. Из них Леся – самая отзывчивая, послушная. И блеклая, невзрачная она – ничто взгляд не притягивается. Не унаследовала ничего от Чиросвиевской родни – ни красы Фаины, ни особости Калинки. Как в сказке сказано (не про девиц):

Старший умный был детина,

Средний сын и так и сяк,

Младший вовсе был дурак.

Так вот, среди трех сестер Леся – и так, и сяк. Но без всякого скрытого смысла. В семье Лесин голосок почти не слышен – она всегда смотрела в рот матери и Тамаре, не противоречила им. Хлопот не доставляла – в отличие от Машутки. Тамарины вещи Лесе большеваты, но она донашивала их. А в Лесе все было мельче – грудь не так высока, осанка не хороша (врожденный сколиоз, и ногу малость подволакивала), талия не тонка, бедра не круты. Людмила порой досадовала на дочь – непутеха – ни скрыть свои недостатки, ни блеснуть достоинствами (какими именно?). Безнадежно. Девочка чувствовала недовольство, и в ней с детства образовалась тревожность – вечно чего-то ждала и пугалась. Угождала матери. Но Людмила досадовала сильнее. Никто ничего поменять не мог (главу семейства Кильку даже не брали в расчет) – Кулыйкины бегали по кругу. Надежда на прорыв – на выгодное замужество Тамары.

Сейчас Леся – мягкая шатеночка с напряженным лицом и уклончивым взглядом – одета явно не в свое платье невероятной, ляпистой расцветки. Какие-то желтые горошины, зеленые стручки на синей клетке. Даже Ирэн не рискнула бы нарядиться. Но Ирэн – не Тамара Кулыйкина – класс повыше. А Лесю никто не спрашивал.

– Вот ты где. Если мама узнает? – обратилась Леся к Машутке. Разговаривала только с сестрой, типа по имени Панька старательно игнорировала. Впрочем, Панька не отрывался от дерева и не вмешивался в беседу.

– Откуда она узнает? – не поднимая