Сталин и заговор генералов - Минаков Сергей Тимофеевич

Как своеобразное выражение результата расаледования «дела о заговоре Тухачевского», в значительной мере рожденного докладными его записками по поводу реконструкции РККА, была встреча Тухачевского и Сталина в Кремле 9 января 1931 г. , на которой Сталин, успевший в значительной части разобраться с предложениями Тухачевского, принял их и. поручил Ворошилову и Орджоникидзе вынести на заседание Политбюро 10 января 1931 г. предложение «О танкостроении.). Было решено создать специальную комиссию в составе Уборевича, Павлунов-ского, Мартиновича, Тухачевского и Халепского1216. Вскоре, в феврале 1931 г., Шапошников, как главный виновник «ложной трактовки» предложений Тухачевского, был смещен с должности начальника Штаба РККА и отправлен командующим Приволжским военным округом в Самару. Такое назначение могло быть расценено только как победа Тухачевского и поражение Шапошникова, сопровождавшееся «опалой» и «мягкой» формой наказания.

Судя по записям в журнале посетителей Генерального секретаря ЦК, Сталин встречался с И.Якиром, И.Дубовым и Г.Хаха-ньяном 1 января 1931 года. Все трое составляли руководство Украинского военного округа, т.е. осуществляли военную власть на Украине. Якир был в это время командующим этим военным округом, Дубовой — помощником командующего, Хаханьян — начальником Политуправления округа2. Так что по «делу Каку-рина —Тухачевского» они были «опрошены» именно в этот день. В тот же день, 1 января 1931 г., Сталин совещался в Кремле с В.Менжинским, Е.Евдокимовым, В.Балицким, а также с В.Молотовым. Трое названных высших руководителя ОГПУ были прямо связны с «делом генштабистов», операцией «Весна» и арестами сотрудников штаба УВО.

Выше уже говорилось, что срочный выезд Якира и его помощников в Москву 29 или 30 декабря 1930 г. вместе с начальником ГПУ Украины Балицким был обусловлен арестом группы генштабистов из числа сотрудников штаба УВО. Среди них были начальник штаба УВО С.Пугачев и начальник оперативного отдела штаба округа В.Попов'. Их арест явился следствием показаний ранее арестованного бывшего помощника начальника штаба УВО С.Бежанова-Сакварелидзе, который к 1930 г. являлся преподавателем Военной академии РККА1217 1218. От Бежанова-Сакварелидзе «добились» показаний против Пугачева и Шапошникова о том, что эти офицеры якобы входили в состав «Московского контрреволюционного центра». Будучи с декабря 1928 г. начальником штаба Украинского военного округа, С. Пугачев в течение двух лет являлся Одним из самых близких сотрудников И.Якира. Таким образом, его арест, как и арест В.Попова, как и арест С.Бежанова-Сакварелидзе, создавал и определенную угрозу командующему УВО. Тень подозрения неизбежно ложилась и на него, и он не мог оставаться спокойным в такой ситуации.

В феврале 1931 г. с должности начальника Штаба РККА был смещен Б.Шапошников и переведен на должность командующего Приволжским военным округом. Это было несомненное понижение и свидетельство «опалы». И хотя на очной ставке 13 марта 1931 г. арестованный Пугачев и не арестованный Шапошников доказали ложность показаний Бежанова-Сакварелидзе (С.Пугачев тогда же был освобожден из-под ареста), их но-

G ;ШНАКОВ

вые назначения1 вполне можно расценить как, «почетные ссылки», '■■■;• -1 ’■ ■ ■ :

Несколько ранее мне приходилось цитировать и «признания» А;Свечина, отражавшие настроения «военспецов-генштабистов». Они сходны по политическим симпатиям с настроениями и склонностями лидеров советской военной элиты 20-х годов — Тухачевского, Блюхера, Буденного. Как известно, в 1928—1929 гг. даже Ворошилов симпатизировал политическим взглядам «правого крыла» в ВКП(б). В Какой бы мере ни соответствовали истине слухи о «правых» политических симпатиях лидеров РККА, их склонностях и намерениях сыграть активную политическую роль во внутрипартийной и внутриполитической борьбе, их поведение внушало сомнения в их политической лояльности.

4 ,

Модернизация Красной Армии

Причин для отставки Уборевича. И принятия «модели Тухачевского» было несколько. Привлеку внимание лишь к двум основным: обострение внешнеполитической ситуации иа западных границах, и особенно на Дальнем Востоке, и неудачи модернизации на основе «германской модели». Сам И.Уборевич позднее в письме к Г.Орджоникидзе, оправдываясь, признавался: «Будучи начальником вооружения, я работал, как никогда в жизни, без выходных дней, ночами, очищая невероятную заваль и запущенность. Будучи начальником вооружения, я знаю... что много было сделано, очень много ошибок. Оправданием мие служит одно — я чертовски боялся войны в 1930 и 1931 гг., видя нашу неготовность. Я торопился. Когда торопишься, делаешь ошибки чаще»1219 1220.

Поставив во главу угла технической модернизации РККА «германскую модель», Уборевич делал упор на артиллерийское перевооружение. В частности, предусматривалось введение новых (германских по происхождению) систем тяжелой, полевой (армейской), противотанковой, зенитной артиллерии и минометных систем, он заключил в апреле 1930 г. соответствующий договор с германской фирмой «Рейнметалл». Однако, как отмечал Тухачевский, «Уборевич и Ефимов провели заключение договора с фирмой «Рейнметалл» на продажу нам и постановку у нас на производство целого ряда артиллерийских систем. При испытании этих систем, производившихся одновременно с постановкой на производство, выяснилось, что они недоработаны»1.

Действительно, проблема деловых взаимоотношений с «Рейнметаллом» по договору, заключенному с этой фирмой Убо-ревичем (несомненно, опиравшимся на мнение Ефимова) еще в апреле 1930 г., нашла свое отражение и в других документах. Очевидно, эта проблема и оказалась одной из главных причин, вызвавших приезд в Москву 10 октября 1931 г. миссии во главе с начальником штаба рейхсвера генералом В.Адамом.

Активизация профранцузских политических действий со стороны германского правительства также начала вызывать серьезное беспокойство советского высшего политического и военного руководства. В частности, Ворошилов (очевидно, вслед за Сталиным) выражал по этому поводу особое беспокойство, полагая, что германское политическое и военное руководство уже взяло курс на свертывание советско-германского военного сотрудничества. Советский военный атташе в Германии В.Путна, наоборот, считал, что повода для беспокойства нет. «Взяв для оценки всю сумму (все виды) нашего сотрудничества с «друзьями», — писал он 1-му заместителю Председателя РВС СССР и наркома Уборевичу 23 января 1931 г., — нельзя найти сколько-нибудь убедительных симптомов и доказательств, чтобы приходить к заключению о наличии со стороны «друзей» тенденции к свертыванию отношений в целом. Периодические поклоны в сторону французов бывают, но у нас, и в частности, Старик слишком чувствительны к этим эпизодам... Немцы вели и будут вести двойную политику. Она отражается и на поведении руководства рейхсвера. Но нас, как крупнейшую карту, они никогда окончательно на стол не положат... Наше положение по сравнению с 1929 годом сильно улучшилось и окрепло тем, что мы имеем в отношениях такие элементы заинтересованности германской военной промышленности, каких раньше не было, и они страхуют нас от неожиданностей»1.

Однако и Путна вынужден был признать, что «в частном деле предприятий положение совершенно иное. Предприятия были созданы «друзьями» в то время, коща нигде в другом месте в Европе им нельзя было прикорнуть. Свои предприятия они создали с ограниченными задачами, главным образом учебными. Мы долго по своей вине в этом деле не могли разобраться и уяснить себе, что характер предприятий нас не устраивает, и разобрались лишь тогда, когда «друзья» свои учебные задачи почти выполнили и для дальнейшего их осуществления имеют в других местах возможности значительно более дешевого осуществления»1221 1222 1223 1224.

Далее Путна указывает на существо проблемы. Он признает, что у «друзей» отчетливый курс на свертывание, потому что их военные предприятия в СССР «пожирают у них сравнительно много денег»'5. «Судя по Вашим и Старика письмам, — заключает советский военный атташе, — мы или не усвоили, или просто не хотели усвоить происходящего. Вопрос же ясен. Если мы не пойдем на уменьшение расходов «друзей», они предприятия лик-