Сталин и заговор генералов - Минаков Сергей Тимофеевич

Слухи о возможном «дворцовом перевороте», дошедшие до Сталина, усугубленные и преувеличенные чрезвычайной подозрительностью и его всегдашней политической настороженностью, стали, мне думается, по крайней мере одной из причин, побудившей Сталина, Орджоникидзе и Ворошилова уехать из Москвы. Сталин отправился почти в трехмесячный отпуск с 20 июля до 14 октября 1930 г., а почти в двухмесячные отпуска — Орджоникидзе и Ворошилов — с 15 июля и до середины сентября 1930 г. Это чем-то напоминало бегство из столицы. Бегство «на всякий случай», из страха перед возможным «дворцовым» или «военным переворотом». В связи с возникшими опасениями и был проведен ряд мероприятий по укреплению власти.

Еще 2 июня 1930 г. на должность заместителей Председателя РВС СССР и наркомвоенмора вместо отставленного И.Унш-лихта были назначены И.Уборевич (начальник вооружений РККА) и Я.Гамарник (начальник ПУ РККА), в состав РВС СССР был введен командующий УВО И.Якир. Все они пользовались полнейшим доверием Сталина1. Это были меры по укреплению его позиций в Красной Армии перед 16-м съездом партии. Следующая серия мер еще более определенного назначения была принята вскоре после партийного съезда. 20 июля 1930 г. Л.Каганович был назначен секретарем Московского обкома ВКП(б), а 21 июля — членом РВС МВО. 1 августа 1930 г. и.о. Председателя РВС СССР и наркома был официально назначен и вступил в должность И.Уборевич1191 1192. 28 июля 1930 г. Г.Векличев был назначен членом РВС и начальником ПУ МВО, а бывший начальник политотдела спецвойск Москвы А.Ярцев был назначен помощником начальника ПУ МВО. Все указанные назначе-, ния (кроме Л.Кагановича) официально вступали в силу с 1 августа 1930 г.

В силу сложившейся политической ситуации особую роль начал играть Уборевич. Избранный на 16-м съезде ВКП(б) кандидатом в члены ЦК ВКП(б), начиная с 5 августа по 5 октября 1930 г. Уборевич постоянно присутствует на заседаниях Политбюро ЦК. Усиление его роли вызывало глухой ропот и опасения в средних и высших слоях партийной элиты. «Тов. Ворошилов отшит от работы, его заменили Уборевичем, человеком беспринципным, дьявольски самолюбивым, явным термидорианцем, — рассуждали в кулуарах партийного аппарата1193. — Т. Ворошилов, по сути дела, в Наркомвоене не работает — всеми военными де: лами занимается главным образом тов. Уборевич, который, как известно, при выборах в ЦК получил несколько сот голосов против. Это в случае интервенции представляет особую опасность в смысле возможности проявления бонапартизма»1194.

Итак, в партийных кругах Уборевича не любили, ему не доверяли, его боялись, считая «потенциальным Бонапартом». Но именно эти нелюбовь и недоверие усиливали его зависимость от Сталина. Уборевич был его «креатурой», «его человеком», «его шпагой», управляемым им «генералом».

Таким образом, 1 августа 1930 г. мероприятия по предотвращению возможного государственного переворота были проведены. Позиции Сталина и его сторонников укреплены на уровне политической власти (Л.Каганович), высшей военной власти (И.Уборевич) и Московского военного округа (Г.Векличев и А.Ярцев). Теперь можно было приступить к выявлению «неблагонадежных» и «политически подозрительных».

Уже в конце 1929 г. политическая настороженность стала проявляться и в отношении М.Тухачевского. Это, несомненно, было связано и с особой позицией или, точнее, оппозицией Тухачевского, выраженной им осенью этого года по перспективам военного строительства. От главного «поставщика» информации «по Тухачевскому» — секретного агента О.Зайончковской — потребовали сводную «справку», которая была ею представлена в декабре 1929 г.1195 Сталина должны были настораживать адресованные ему весьма решительные и резкие строчки письма Тухачевского от 19 июня 1930 г., возмущенного несправедливой и, как он полагал, лишенной профессиональной объективности, безграмотной и предвзятой критикой его предложений по реконструкции армии. У отличавшегося повышенной бдительностью в отношении окружавших его людей Сталина не могло не вызывать опасений то, что обладавший холодным умом, осторожный Тухачевский позволил себе продемонстрировать «эмоции» и решительность своих позиций, противопоставив их сталинским. Что придавало, кто придавал поведению Тухачевского политическую смелость и даже агрессивность?

Во время работы 16-го съезда партии в кулуарной беседе с Тухачевским Сталин явно имел намерение разрядить возникшую между ними напряженность и пообещал «генералу» внимательно разобраться в его предложениях. И вроде бы ему удалось этого добиться. Однако, когда, находясь вдали от Москвы в отпуске, он считал, что политическая ситуация, наконец, находится полностью под его контролем, чрезвычайное секретное донесите руководителя .ОПТУ В.Менжинского от 10 сентября 1930 г. весьма его обеспокоило. Самые тревожные, самые худшие подозрения обретали очертания чрезвычайно опасной реальности.

18 августа 1930 г. был арестован давний соратник и близкий друг Тухачевского^ многократно уже упоминавшийся выше Н.Какурин. Трудно сказать, соответствовала ли реальная причина его ареста официальной или, правильнее сказать, слухам и мнениям, распространенным по этому случаю среди его сослуживцев по Военной академии РККА. Когда Какурин был арестован, то все они считали, что это произошло из-за его любовницы, красивой цыганки Мелиховой-Морозовой, которую все (и, возможно, не без оснований) подозревали в связях с иностранными разведслужбами. Кроме того, Какурин имел какие-то знакомства с американскими журналистами и исследователями, что также у Особого отдела ОГПУ вызывало серьезные подозрения. Сослуживцы Какурина поговаривали, что обо всем этом ОГПУ получило информацию от ревнивой жены, хотя данная версия, скорее всего, служила хорошим прикрытием для действительного информатора, ранее упоминавшейся «секретной сотрудницы» ОГПУ Зайончковской, двоюродной сестры и конфидентки Н.Какурина1. Во всяком случае, «дело Какурина» возникло как одно из часто тогда появлявшихся «шпионских дел». Так его первоначально официально квалифицировал и В.Менжинский1196 1197.

Что касается «подозрительных связей» Н.Какурина с американцами, то в этом вопросе ему удалось все убедительно объяснить и снять обвинения в «шпионском» их характере. А вот его отношения с «цыганкой» весьма заинтересовали следователей ОГПУ. Именно по этой линии далее и пошло следствие. Какурин признавался в том, что у «цыганки» часто организовывалиь вечеринки, на которых присутствовали его друзья. Правда, он заявлял, что никаких антисоветских разговоров не велось. В то же время, излагая свои политические взгляды на уровне симпатий и антипатий, Какурин заявлял о своих «антитроцкистских позициях», при этом признавался, что «мои антитроцкистские позиции были не столько защитой официальной линии ЦК, сколько явным несогласием с тем нажимом на крестьянство, который лежал в основе этой платформы»1.

Несомненно, в этом «пассаже» уже просматривается давление следствия, которое стремилось усмотреть в позиции Н.Каку-рина явные и осознанные симпатии к «правому уклону». Внимание следствия привлек и другой аспект политических взглядов Какурина. Он «признался», что «отчетливо совершенно... ощущал, что формы диктатуры меня начинали не удовлетворять». Наконец, подследственный совершенно четко и определенно «признался»: «Симпатии мои... склонялись теоретически к правому уклону... Я понимал тогда, что в случае успеха правого течения видоизменятся некоторые формы существа Советского Союза, а в связи с этим и диктатуры при сохранении ее основной установки в целом»1198 1199. Это было сказано Н. Какуриным на следствии 23 августа 1930 г. В последующие дни в его показаниях появилась фамилия М.Тухачевского как одного из участников вечеринок, проводившихся у «цыганки». Этот факт не мог не заинтриговать следователей. И вот 26 августа появились признания, так обеспокоившие председателя ОГПУ, а через него и Сталина.