До рая подать рукой - Дин Кунц

Он проснулся, но притворился, что крепко спит, когда в восемь утра мать Мешка Говна, тетя Джейнис, она же Грудастая, тихонько постучала в дверь. Когда никто не ответил и на второй стук, она все равно вошла, потому что принесла сыну лекарства.

Престон рассчитывал «проснуться» от крика Грудастой, но та не порадовала его материнской истерикой, которую ему так хотелось увидеть. Лишь горестно охнула, привалилась к кровати сына и заплакала так же тихо, как постучала.

На похоронах Престон слышал, как многочисленные родственники и друзья семьи говорили, что, может, оно и к лучшему, что теперь Брэндон на небесах, где не страдает, как на земле, и, возможно, горе родителей в какой-то мере уравновешивается снятым с их плеч бременем ответственности.

Все эти комментарии только укрепили его уверенность в том, что он поступил правильно.

Эксперименты с насекомыми закончились.

Мелкие животные его больше не интересовали.

Ему нашлась полезная работа, выполняя которую он, естественно, чувствовал себя счастливчиком.

Умный мальчик, превосходный ученик, всегда лучший в классе, что в школе, что в колледже, он обратился к образованию, чтобы лучше понять свою особую роль в этой жизни. На лекциях и в книгах нашел все ответы, которые искал.

Учась, он не забывал и о практике. Престоном, богатым молодым человеком, восхищались за то, что он бесплатно работал в домах престарелых. Как он скромно объяснял, «помогая людям, которых судьба обделила в благах по сравнению со мной».

Когда подошло время поступать в университет, Престон точно знал, что его стезя – философия.

Войдя в лес философов и философий, он понял, что каждое дерево равно другому, каждое заслуживает уважения, ни одна точка зрения или цель жизни не должна возвышаться над другими. Сие означало, что нет абсолютных истин, нет определенности, нет универсальных понятий добра и зла, есть только разные точки зрения. Ему предлагались миллионы идей, из которых он мог выбирать, строя фундамент своего будущего.

Некоторые философы придавали человеческой жизни большую важность, чем другие. С первыми ему было не по пути.

Вскоре ему стало ясно, что философия – всего лишь район, в который он перебрался, тогда как современная этика – улица, на которой ему хотелось жить. А чуть позже относительно новая область биоэтики стала уютным домом, в котором он чувствовал себя как никогда комфортно.

В биоэтике он и прославился. Там полностью нашел себя и раскрыл свой талант.

Вздымающиеся горы, бескрайние леса, парящие в вышине орлы…

На север, на север, к Нанз-Лейк.

Черная Дыра очухалась. Села в кресло второго пилота.

Престон говорил с ней, очаровывал ее, смешил, с привычным ему мастерством вел по шоссе дом на колесах, держа курс на север, к Нанз-Лейк, но по-прежнему жил активной внутренней жизнью.

Перебирал в памяти самые прекрасные убийства. Память хранила много убийств, куда больше, чем кто-либо предполагал. Известные прессе самоубийства, которым он содействовал, составляли лишь малую часть его достижений.

Будучи одним из самых известных и уважаемых биоэтиков страны, Престон полагал, что излишняя шумиха только повредит избранной им профессии. Поэтому никогда не называл истинное число своих благодеяний, не говорил, скольким он помог умереть.

По мере продвижения на север небо все сильнее затягивали облака. Серая дымка постепенно сгущалась, темнела, предвещая дождь и грозу.

Еще до заката Престон намеревался найти и посетить Леонарда Тилроу, того самого человека, который заявлял, что его вылечили инопланетяне. Он надеялся, что погода не вмешается в его планы.

Он ожидал, что Тилроу окажется шарлатаном. Слишком многие из участников близких контактов выдавали за действительное свои фантазии.

Тем не менее Престон истово верил, что инопланетяне регулярно посещали и посещают Землю. Более того, он даже чувствовал, что знает, чем они тут занимаются.

Но, допустим, Леонард Тилроу говорил правду. Допустим, что около фермы Тилроу по-прежнему отираются инопланетяне. Престон все равно не верил, что они смогут вылечить Руку, превратить ее в здоровую девятилетнюю девочку.

Его «откровения», в котором Ипы исцелили бы Руку и Дохляка, конечно же, не было. Он его выдумал, чтобы объяснить Черной Дыре, почему хочет колесить по стране в поисках близких контактов.

И теперь, болтая с Дырой, он поглядывал в зеркало на обратной стороне щитка. Рука сидела за столом в столовой. Читала.

Как называли в тюрьме приговоренного к казни? Ходячий мертвец. Да-да, именно так.

Посмотрите сюда: мертвая читающая девочка.

Его стремление колесить по стране в поисках Ипов обусловливалось исключительно личными причинами. К Руке они никакого отношения не имели. Он, однако, знал, что его истинные мотивы оставят Черную Дыру равнодушной.

А вся его жизнь должна вращаться вокруг Черной Дыры. Иначе она не стала бы помогать ему в достижении поставленных целей.

Он правильно рассчитал, что она клюнет на сказочку о пришельцах-целителях. И нисколько не сомневался, что Черная Дыра, после того как он убьет ее детей и заявит, что они отправились к звездам, нисколько не усомнится в его словах, наоборот, воспримет это известие с восторгом, а потому не сможет распознать грозящую ей самой опасность.

Так, собственно, и происходило. Если природа и дала Черной Дыре ум, то она методично его уничтожала. И давно уже превратилась в недоумка.

Рука – другое дело. Наоборот, слишком умна.

Престон чувствовал, что ждать до ее дня рождения слишком рискованно.

Если посещение фермы Тилроу покажет, что деятельностью инопланетян там и не пахнет, утром они сразу поедут на восток, в Монтану. А к трем часам дня он отведет девочку в тихое, укрытое тенью деревьев местечко, где поджидал ее брат.

Он раскопает могилу и заставит Руку посмотреть на останки Дохляка.

Это будет жестоко. Он это признавал.

Как обычно, Престон понимал, что он не лишен недостатков. Но он никогда не считал себя идеалом. По-другому и быть не могло. Идеальных людей не существовало.

Вдобавок к страсти к убийствам, с годами в нем все сильнее проявлялась страсть к жестокости. Милосердное убийство, быстрое, с причинением минимальной боли, уже не приносило полного удовлетворения.

Он не гордился этим недостатком, но и не стыдился его. Как и любой человек на этой планете, он был таким, каким его создала природа, не мог прыгнуть выше головы… Какой есть, такой есть, деваться некуда.

Но главное заключалось в том, что он оставался нужным и полезным, что он отдавал обществу гораздо больше, чем потреблял на поддержание собственных ресурсов. В лучших традициях утилитарной этики он использовал свои недостатки на благо человечества, доказывая тем самым, что ему небезразлично будущее цивилизации.