Ковчег детей, или Невероятная одиссея - Владимир Липовецкий

— Мне стыдно, что я пришел без подарка, — сказал ей сегодня немец, посетивший детскую колонию.

Зато Серафима Викторовна наблюдала, как колонисты тайком передавали на берег пакеты с едой. Всевидящий Бремхолл пытался их остановить. Но махнул рукой. Жаль, что Красный Крест не может всех накормить. На свете слишком много голодных людей.

В Киле их встретила горстка местных жителей. Была уже ночь. Пароходы не давали городу уснуть. С моря дул холодный ветер, раскачивая портовые фонари.

Один из встречавших подошел к Аллену:

— Вы начальник колонии?

— Да.

— Я привез кислую капусту, яйца, морковь и консервы.

— Обратитесь к этому господину, — Аллен показал на Бремхолла.

Затем к нему обратился молодой мужчина в надвинутой на глаза шляпе. Оглядываясь по сторонам, он сказал тихо, но на приличном английском языке:

— Не хотите приобрести револьвер? Вот фотография.

Аллен машинально взглянул на снимок. Это был браунинг.

— Нет, я не нуждаюсь в оружии.

— Продам недорого, — начал уговаривать человек в шляпе. — Всего десять долларов. Но не на виду у таможни. Придется пройтись по причалу. Совсем недалеко.

— Я уже сказал, что не заинтересован в этой покупке. Впрочем, подождите… Кажется, я знаю, с кем вы сумеете договориться.

Аллен зашел к Каяхаре:

— Капитан, вы можете пополнить свой арсенал. Тут немец продает револьвер. По сходной цене. Похоже, он очень нуждается в деньгах.

— Десять долларов, говорите? Дайте подумать.

— Думать некогда.

— Ну, хорошо… Пошлю старпома.

Каяхара стал почему-то оправдываться:

— Красный Крест служил пароходу надежной защитой. А теперь кто знает, что ждет впереди. Будет лучше, если я вооружу своих офицеров.

— Могу вас успокоить, капитан. Вашингтон решил продлить фрахт. Так что не спешите замазывать надпись на борту… И спускать с грот-мачты американский флаг.

— Снова дети?

— Нет, на этот раз — гуманитарные грузы и военнопленные.

…Дождавшись старпома, Аллен вышел на палубу. Продавец оружия стоял на прежнем месте и в своей шляпе больше напоминал детектива, чем голодного контрабандиста.

Луна металась среди рваных облаков. Боцман и матросы хлопотали возле шлюпбалки. Ветер вырывал брезент из их рук. Похоже, по выходу в море судно поджидает крепкий шторм.

Тревожило начальника колонии и другое. Все еще не поступило указание, куда следовать — в Стокгольм, Копенгаген, Гельсингфорс или Ригу.

Но штурманы не могли ждать. И Райли Аллен назвал Финляндию.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

ПОСЛЕДНИЕ МИЛИ

Казалось, родное море должно встретить «детский ковчег» солнцем и штилем. Но оно разбудило пассажиров гулкими ударами, предупреждая — впереди не все так безоблачно.

Пока «Йоми Мару» шел по длинной и глубокой Кильской бухте, ветер вел себя сдержанно. Но к полудню усилился. А к ночи скорость ветра достигла сорока миль. Однако прочно скроенное судно отлично держит удар. Кто возьмет верх, а кто выбьется из сил? Море или пароход?

Дети покинули верхнюю палубу и спрятались под ней от ненастья. Но сегодня они не будут смотреть кино, слушать музыку и танцевать. У них другие заботы. Колония скоро покинет свой плавучий дом и расстанется с японской командой. Вот почему дети, даже самые маленькие, рисуют, лепят, что-то кроят, не выпускают из рук пряжу. Каждый японец получит подарок.

Море сближает людей.

В первый день японцы казались одинаковыми, похожими друг на друга. Все на одно лицо. Казалось, никогда им не сблизиться, не сойтись. Но вот первая улыбка, рукопожатие, вопрос, обмен адресами… Теперь они друзья. Случались недоразумения… Стычки между самыми младшими из японцев и самыми старшими колонистами. Но это как туча. Вот она есть, а вот ее уже унесло ветром.

4 октября 1920 г. Воскресенье.

Балтийское море.

Сегодня день бурной погоды. Волны выше вчерашних. На палубе пусто. Младшие дети во втором и третьем трюмах страдают от морской болезни.

От полудня 3 октября до полудня 4 октября пройдено 130 миль.

От Бреста — 977 миль.

До Гельсингфорса — 450 миль.

Из судового журнала «Йоми Мару».

Полковник Аллен и капитан Каяхара все еще пребывают в неизвестности. Вот почему пароход вместо привычных двухсот сорока миль прошел за сутки вдвое меньше. «Йоми Мару» сбавил скорость, словно гончая, потерявшая след.

Начальник колонии посылает во все концы радиограммы — в Вашингтон, Париж, Ригу, Копенгаген, Выборг и даже Рудольфу Тойслеру в Токио. Но эфир молчит. Никто не отзывается. Где-то в кабинетах все еще идут споры о судьбе колонии.

Райли Аллена не оставляет ощущение, что последнее слово хотят оставить за ним. Он уже во второй раз дает указание капитану — следовать в Гельсингфорс. И извещает об этом своем решении начальство. И только после этого получает согласие.

Принятое решение придало силы «Йоми Мару». Он удвоил скорость и за последующие сутки прошел двести пятьдесят миль.

Финский берег уже рядом. Ханна Кемпбелл и Серафима Боброва подумали, что надо устроить прощальный ужин. Ни одно путешествие не считается завершенным без него.

Они распределили обязанности. Серафима Викторовна украсит столовую. А Мамаша Кемпбелл позаботится о столе.

— Кого пригласим?

— Русских воспитателей, американский персонал и, конечно, мистера Каяхару с его помощниками.

— Капитана нужно пригласить заранее. У него ведь вахты, — рассудила Боброва.

— Этим я сейчас и займусь, — согласилась Ханна.

Она знает: женщина не вправе подниматься на ходовой мостик. Такова суровая морская традиция. Она ни разу не пыталась ее нарушить. Хотя, будь это судно не японское, а американское, бросила бы вызов глупому мужскому шовинизму. На Аляске и в Сибири Ханна ни в чем не уступала мужу, да и другим золотоискателям. Держала в руках тяжелую кирку и лоток. Ее присутствие приносило удачу. Так говорили все. Почему же в море иначе? Когда-нибудь она возьмет в руки и штурвал. И докажет — женщина может покорить не только мужчину, но и море.

Но закон есть закон. Даже если он неписаный. И она подошла к телефону.

— Миссис Кемпбелл, хорошие идеи рождаются сразу в нескольких головах. Мой повар тоже решил устроить прощальный ужин.

— Отлично, капитан! Тогда соединим наши усилия…

Боброва позвала на помощь молодых воспитательниц.

Они предложили сделать в столовой декорацию из флагов и цветной материи.

И вот еще что придумали: перед каждым прибором будут лежать именные карточки, как и положено на настоящем международном приеме.

Атмосфера была праздничной и непосредственной. А речи — и шутливыми, и серьезными.

Вступительное слово предоставили начальнику колонии. Но неожиданно он отказался.

— Я забыл в каюте свои шпаргалки. Начинайте без меня.

— Тогда вам слово, капитан, — предложила миссис Кемпбелл.

— На пароходе я самый старший. Не по званию, а по возрасту, — сказал Каяхара. — Жизнь моряка, хотя многие думают иначе, — очень однообразна. От берега — до берега. А между ними — сотни и тысячи миль соленой воды. Самые радостные события в моей жизни происходили не на воде, а на суше. Там живут близкие мне люди. Но сегодня большой праздник, хотя мы и в море. Через несколько часов, на рассвете, заканчивается наш долгий-долгий рейс. Скажите, много ли есть на свете людей, которые бы совершили кругосветное путешествие?

Каяхара медленно оглядел всех, кто сидел в столовой. А потом сам же ответил:

— Их мало, даже среди моряков. Вот я уже четверть века на палубе, но пока не вхожу в это число. А много ли мальчиков и девочек, совершивших кругосветный рейс? Думаю, таких детей нет. Но так было до сегодняшнего дня. Теперь их почти восемьсот. Это абсолютный мировой рекорд, который, я уверен, будет держаться еще много лет. Я знаю, русские дети, прежде чем подняться на «Йоми Мару», три месяца ехали из Петрограда во Владивосток, а потом пересекли два океана. И теперь они в двух шагах от своего города. Пусть же встреча с родителями будет счастливой, а трудное испытание, которое выпало на их долю, — последним!

Все подняли бокалы с французским шампанским, несколько ящиков которого предусмотрительный Барл Бремхолл приобрел в Бресте.

Неожиданно вошел Райли Аллен. На нем был костюм и белоснежная сорочка. Он ни разу не одевал их после Нью-Йорка.

— Я рад, что успел вовремя и могу присоединиться к тосту капитана. Он сказал замечательные слова. Но я предлагаю выпить шампанское не только за здравие детей, но и за тех, кто сопровождал их на долгом пути домой. Это русские воспитатели и учителя, заменившие им на время родителей. Это волонтеры, оставившие семьи и пренебрегшие покоем и уютом. Это японские моряки, которым были доверены многие жизни и чье мастерство и трудолюбие привели нас к желанному берегу. Извините, — перевел дух Аллен, — за несколько высокопарный слог. Но что тут поделаешь! Так чувствую… А сейчас я прочту еще более торжественные слова. Это небольшая поэма… Я сочинил ее прошлой ночью.