Буржуазное равенство: как идеи, а не капитал или институты, обогатили мир - Дейдра Макклоски

единородного сына. Но просто человеческие дары, без отдачи в виде обмена, - это обыденность. Как заметил экономист Джон Д. Мюллер (не одноименный политолог и историк из штата Огайо) и многие другие экономисты, например, Кеннет Боулдинг (1910-1993 гг.), в экономике обмена благодать полностью игнорируется.⁷ Боулдинг изобрел то, что он неловко назвал "экономикой грантов". Лучше бы он использовал термин антрополога "дар" или даже богослова "благодать"⁸ Грант, дар или благодать все равно связаны с экономикой, поскольку то, что передается, является дефицитным товаром. Экономика Божьей благодати, говоря языком технического богословия, отличается от человеческой благодати именно тем, что она неограниченна, а не скудна.⁹ Но грант/подарок/благодать матери, дарящей своего сына, или налог/кража/угроза бандита, вымогающего у своей жертвы, обращают внимание экономистов именно на то, на что они не обращают внимания, когда думают только об обмене.

Вы знаете, что находитесь в той части экономики, которая имеет дело с "грантами", а не с обменом, когда, по выражению Боулдинга, "А дает Б что-то, а Б не дает А ничего в виде экономического блага"¹⁰ В подарке родителя своему ребенку или в изъятии государством у гражданина (гражданин рассматривается в терминах Боулдинга как г-жа А, государство - как г-н Б) "между ними должна быть какая-то интегративная связь", какая-то социология или политика, легитимизирующая их (когда это легитимно), например, семья или налоговая инспекция. A, а государство - Mr. B) "между ними должна быть какая-то интегративная связь", какая-то социология или политика, легитимирующая это дело (когда оно легитимно), например, семья или налоговая и налоговая система, экономика любви или экономика страха. Например, такие проявления вежливости, как мужчина, открывающий дверь женщине, сигнализируют о существовании определенного типа гендерных отношений, к добру или к худу. Для правильного устройства общества в целом нужны и героический/святой дар, и разумный, чисто экономический обмен: "Без героического, - писал Боулдинг, - человек не имеет смысла; без экономического - он не имеет чувства"¹¹. Современный мир расширил понятие героического, включив в него некоторые аспекты коммерции. И снова: смысл и разумность. Каталонцы, эти древние торговцы, описывают себя как seny y rauxa - здравый смысл и великая страсть. Или, как сказано в предыдущей схеме семи главных добродетелей, мы, люди, имеем дело как с профанным, так и со священным, с поведением и смыслом.

Враждебность аристократов и крестьян к проверенным торговлей благам - явление древнее и привычное. Впрочем, враждебность даже к проверенному торговлей предложению странна, поскольку сама торговля тоже древняя и привычная. Все мы получаем от нее средства к существованию, пищу, жилье и книги, независимо от того, приветствуем ли мы ее улучшение. Большинство людей в наше время, да и наши предки на протяжении многих веков, большую часть своей жизни занимались торговлей. Продаешь свой труд - покупаешь хлеб. А что такое говядина?

Какова бы ни была наша роль в сфере обмена, мы подозреваем, что другой участник нашего грошового или фунтового "капитализма" нас обманывает. Если "обманывает" означает "оставляет нам меньше прибыли, чем мы могли бы получить, если бы другой был по-идиотски неосмотрителен или удивительно милосерден", то любой обмен связан с этим. Мы обижаемся на не-подарок (иногда мы обижаемся и на подарок: так уж устроен человек). Тревога и раздражение всегда возникали из-за разрыва между тем, что вы готовы заплатить, и тем, что готов принять продавец. Разрыв характеризует все сделки в сфере обмена - сделки по зарплате, по дому, по хлебу, по браку - потому что они по определению являются добровольными. Они совершаются только при согласии обеих сторон. Если стороны принуждаются, то это не сделки, разве что в смысле Джека Бенни: "Твои деньги или твоя жизнь". Если обе стороны согласны, то обеим должно стать лучше, во всяком случае, по их собственным представлениям. Обе стороны стали лучше, но каждая из них могла бы стать еще лучше, если бы только другая сторона согласилась. В этом и кроется причина недовольства. (Экономисты называют такую ситуацию "нахождением на кривой контрактов", на которой исчерпаны все взаимовыгодные сделки. Тогда наступает время милосердия или насилия, чтобы сместить свою позицию на кривой контактов).

В сделке выигрывают обе стороны, и обе получают прибыль. Но в природе взаимной выгоды можно было бы получить и больше. Всегда есть этот досадный разрыв. Человек на улице называет прибыль, которую получают его поставщики продуктов и жилья, своей "прибылью" и возмущается, что не может переложить ее на себя. При этом он не задумывается о том, что и сам получает определенную прибыль - иначе бы он не согласился на продажу. С точки зрения поставщика, покупатель сам является спекулянтом. Причем с обеих сторон. Маршаллианские экономисты называют разрыв между готовностью платить и готовностью принимать "суммой излишков потребителя и производителя". Марксисты называют его более ярко и неодобрительно - "эксплуатацией" или "прибавочной стоимостью". В любом случае это общественный выигрыш от торговли - стоимость, созданная в результате торговли, которую можно как-то разделить на вашу прибыль от сделки и прибыль другого человека.

Мы ворчим. Получил ли я самую выгодную сделку? Сделал ли он из меня дурака? Он злостный спекулянт. Почему бы ему не сделать мне изящный подарок? Мы не чувствуем себя так, когда у нас есть, по выражению Боулдинга, "некоторые интегративные отношения" с другим человеком. Анонимный, неинтегративный характер большей части торговли гигантски повышает выгоду от нее. Для торговли не обязательно быть членом одной и той же группы охотников-собирателей. Мы покупаем овощи из Калифорнии, страховку из Айовы, книги из Оксфордшира. Мы можем купить аккордеон, сделанный в Чехии людьми, которых мы никогда не встретим. Без таких выгод от торговли наше потребление было бы радикально ниже. Если бы нам было отказано в торговле из дальних стран и мы ограничились бы местными монополиями и рентополучателями, как это защищает протекционизм, мы были бы и были радикально беднее. Анонимность торговли, конечно, кажется нам менее естественной, чем подарок матери своему ребенку или поддержка друга в беде. Однако без нее нам пришлось бы долгими часами работать над тем, что мы могли бы сделать в условиях самообеспечения, пытаясь, скажем, самостоятельно изготовить аккордеон с нуля или выращивая помидоры в декабре в чикагских теплицах.

Проблема заключается в воображении в сочетании с отвращением к потерям, которое, как правило, психологически сильнее, чем удовольствие от выигрыша. Психологи называют это "предубеждением негативности". Когда я передаю деньги за новый дом какому-то незнакомому человеку, с которым у меня нет никаких интегративных отношений, я представляю себе (более ярко, чем выигрыш) потерю, которую вы, продавец, навязали мне