Мир, которого не стало - Бен-Цион Динур

Однако с научной точки зрения было заметно, что материалы, по которым профессор Беккер читал свои лекции, заметно устарели, и это касалось лекций по всем периодам: от Древнего Востока, Греции и Рима до Марии Стюарт и Наполеона, Французской революции и 70-х годов. Было заметно, что лекционный курс выстроен раз и навсегда, и лектор ничего не планирует в нем менять. Его семинар был, по его собственному определению, посвящен «познанию источников». Он рассказывал об источниках и о литературе, посвященной этим источникам, а студенты записывали.

Я написал Тойблеру подробный отчет о Берне. И про лекции Беккера тоже. Отметил, что основная идея университетского курса по общей истории за два года – подчеркнуть основные моменты в ходе истории. Я допускал, что лекции Беккера имеют ценность для студентов, но при этом остро критиковал форму лекций и их содержание. Тойблер посоветовал мне не быть столь резким в своей критике; он на своем опыте пришел к выводу, что в любом случае имеется необходимость в таком общем курсе, – в этом, писал он, ты и сам убедился, – но при этом он склонялся к тому, что метод Беккера верен, насколько он мог судить по моему письму: только с помощью таких «образных» описаний можно пробудить у молодежи интерес к истории. Он посоветовал мне продолжать слушать лекции и попросил время от времени рассказывать в своих письмах об этих лекциях.

Первый семестр моей учебы в Берне был загружен работой и напряженной учебой. На Песах я решил поехать в Вильно навестить жену и сына. Я поехал через Берлин и удостоился исключительного проявления дружеского отношения со стороны Тойблера. Он пришел в гостиницу, где я остановился, велел мне взять вещи и переехать к нему на то время, что я собирался быть в Берлине. И я переехал к нему. Эти три дня оставили о себе очень приятные воспоминания. Почти все время мы провели вместе. Вместе обедали дома, вместе сидели в кафе и обсуждали различные периоды истории Израиля.

В те дни Эдуард Мейер{706} опубликовал свой труд «Начало Второй Пунической войны», и я очень увлекся его методом анализа источников. Я говорил Тойблеру, что, на мой взгляд, с методической точки зрения эта работа по истории Рима может быть для меня исключительно полезной. Я рассказывал ему, что уже беседовал – очень осторожно – с Беккером и даже с Шультхессом на интересующие меня темы, исследованием которых я собираюсь заниматься, несмотря на то, что учусь только первый семестр.

Я собирался писать дипломную работу на тему: «Политика Рима на Востоке после Второй Пунической войны». Тойблер сузил тему и настоял на другой формулировке: «Иностранные делегации в Риме после Второй Пунической войны».

Я рассказал Тойблеру, как зимой с большим интересом читал книгу Друмана «История фамильных связей Рима»{707}. Прочел все четыре тома первого издания – и мне очень понравилось. Помимо огромного количества фактов, сообщаемых с большой точностью и с указанием источников, я обнаружил, что он как историк весьма силен в анализе и что влияние Друмана на Моммзена удивительно велико, особенно в оценках тех или иных исторических деятелей, например, в оценке Цицерона, Юлия Цезаря, Помпея и его спутников. Тойблер сказал, что моих знаний по истории Рима и особенно в области немецкой историографии XIX века «недостаточно, чтобы делать такие выводы», и посоветовал мне быть осторожней в своих выводах и скромнее высказывать их… Я согласился с его оценкой, но совета не послушал.

В Вильно я пробыл не месяц, как собирался, а два с половиной месяца. Моя жена тяжело заболела и легла в больницу; лечение там было скверное, и я перевез ее и сына в Николаев.

В эти два с половиной месяца я достаточно часто посещал библ и отеку Страшуна и Центральный виленский архив, но в основном работал дома. Я успел подобрать себе небольшую, но хорошую библиотеку по истории Рима – в ней были почти все источники по римской истории на латыни и по-гречески – и продолжал свою работу даже в самых тяжелых условиях. Я часто посещал те места в Вильно, где жил десять лет назад. Не нашел никого из своих знакомых: все уехали, кто по своему желанию, кто вопреки. Кто-то эмигрировал в Америку, кого-то сослали в Сибирь, кто-то переехал в другой город – и не осталось даже никого, кто помнил о том, что они жили здесь. Только в бейт-мидраше в конце Малых Шнипишек я встретил юношу, сына раввина, он сразу узнал меня и так изумился, что поспешил домой, чтобы рассказать о моем появлении, дав мне время и возможность спокойно удалиться…

Я очень опасался пропустить начало весеннего семестра, и после переезда в Николаев жена считала, что мне следует немедленно возвращаться, несмотря на то, что врач ей сказал, что ей предстоит вторая серьезная операция. Она скрыла это от меня, написав мне об этом лишь впоследствии; она волновалась за мой семестр и не хотела, чтобы я пропустил полгода учебы.

Я вернулся в Берн, но пробыл там недолго и затем вернулся в Берлин, слушал университетские лекции и лекции Тойблера в Институте иудаизма. Тойблер вел семинар по книге Флавия «Против Апиона»{708}. Семинарские обсуждения были крайне интересными. Я участвовал в деятельности семинара, и Тойблер сказал, что ему понравилось мое участие, и особенно отметил мое мнение в споре о цитируемых Флавием словах Гекатея{709}. Я сумел доказать, что приведенная цитата действительно принадлежит Гекатею Абдерскому и взята из несохранившейся книги «История Египта», а вовсе не Псевдо-Гекатею, как полагает большинство исследователей (позднейшему автору, подписывавшему свои сочинения именем Гекатея). Мое доказательство опиралось на знание границ Иудеи и Иерусалима, численности жителей и уклада жизни тех мест. Все эти сведения соответствуют только более раннему периоду, и не может такого быть, чтобы автор, желающий рассказать о величии Иерусалима, сузил в своем рассказе его границы и уменьшил количество жителей… Мой метод доказательства и выводы были совершенно аналогичны доказательству и выводам Тойблера, и он увидел в этом знак нашей «особой духовной близости». Вместе с тем я следил за научной литературой, особенно за исследованиями Ниссена{710} в отношении источников, используемых Ливием. Мне доставляло большое удовольствие читать, как он доказывает использование Ливием текстов Полибия и как он приводит рядом источники, не ощущая противоречия между ними.

Я был убежден в том, что систематическое сравнение свидетельств о Риме после Второй Пунической войны, сохранившихся в текстах Полибия, Ливия и других авторов, еще таит в себе возможность новых открытий, и очень увлекся этой работой. Мне нравилось изучать эти книги, я составлял списки и особенно усердно собирал сведения об Эрец-Исраэль и о евреях и добавлял их в свои списки. Кстати говоря, в ту же пору я вспомнил про свою «юношескую любовь» к Фюстелю де Куланжу и прочитал его книгу «Полибий и покорение Греции». Но когда я рассказал об этом Тойблеру, он снова посоветовал мне не отклоняться в сторону, а вникать получше в суть вещей.