Бесконечность I. Катастрофы разума - Андрей Волков

— Это было очень давно, — сказал старик, — десять лет назад. Мне привели её одни люди. Они сказали, что этой девушке нужно новое лицо.

— Операция? — спросила Ксения.

— Нет, — сказал старик, — синтетическое лицо. Маска.

Ксения удивленно приподняла бровь.

— Вот как, — сказала она, — и вы сделали такую маску? Старик кивнул.

— Да, — сказал он, — это была маска, которая изображала лицо юной девочки. Я это хорошо помню. И она носит эту маску сейчас.

У Ксении от слов старика на душе похолодело. Как такое может быть? Девушка вытащила из портмоне несколько фотографий и разложила их перед собой.

— Она есть на этих снимках? — спросила Авалова. Старик медленно взял фотографии и потрогал их руками.

— Нет, — сказал он, — здесь живые люди, а она мертвая. Вы должны искать её среди мертвых.

Среди мертвых, Ксения закусила губу. Как это? Она же не могла быть призраком или её уже убили?

— А что за люди вам её привели? — спросила она. — Вы знали их раньше?

Старик кивнул.

— Да-а, — протянул он, — я знал их. Во времена СССР я познакомился с некоторыми иностранцами, по их просьбе я тоже изготавливал маски, для определённых людей…

— Вы сотрудничали с иностранной разведкой? — перебила Ксения.

Старик вздернул подбородок.

— Это была не разведка, — сказал он, — разведка работает на государство, а работая на государство, ты становишься винтиком большого механизма. Это была группа прогрессивных интеллектуалов, которые не были оценены современниками. Я художник, а мое искусство, — он обвел руками стены, указывая на картины, — никого в этой стране не интересовало. Это был не соцреализм. Меня арестовали, осудили за антисоветскую пропаганду и отправили на рудники. Я потерял свое зрение, но не потерял талант. И нашлись люди, которые это оценили. Обещали мне коридор для продажи картин и публикации в западных журналах…

— Сделали? — спросила Ксения. Старик кивнул.

— Да, — сказал он, — от меня требовалось не много — только изготавливать документы и лица. Я изготавливал. И наконец мне привели эту девушку и сказали сделать для неё маску. Я тогда очень хорошо запомнил черты фотооригинала для маски. Очень светлая и веселая девочка. Та, которую мне привели, никогда бы не смогла перенять её черты, она была слишком холодная.

— Кто она? — спросила Авалова.

— Элемент организации, — ответил художник, — часть системы, её карающая рука, созданная для одной цели, — находить и уничтожать врагов организации. Она принимает любой облик. Она повсюду и нигде. Но вы опять задаете не те вопросы. Важна не она, важны вы. Сумеете ли вы бросить вызов организации, когда всё случится?

— Что? — не поняла Ксения. — Что случится?

— Вы уже знаете, что, — многозначительно сказал художник, — странно я не могу никак прочитать ваши мысли. Знаете, вы даже чем-то похожи на неё, но от вас идет тепло и свет. Да-а, пожалуй, вы та, кто сможет бросить им вызов.

Авалова поморщилась. Этот старик был очень странный, он как будто пронизывал до глубины души. Интересно, не специально ли Верховский привел её сюда, чтобы она сболтнула что-то лишнее? Нет, вряд ли. Он не такой дурак.

— Если вы работаете на них, — задалась вопросом Ксения, — то почему хотите мне помочь?

Старик улыбнулся.

— А я не собираюсь вам помогать, — сказал он, — вы должны сами себе помочь и помочь другим. Но мне не нравится делать то, что предначертано. Судьба мне предначертала стать тем, кто поможет организации прийти к власти, а я этого не хочу. Меня интересует иное будущее, и я знаю, что лишь сплотившись, можно противостоять этим людям.

— Значит, это правда, — ответила Ксения, — действительно существует Организация, которая пытается дергать за невидимые рычаги контроля? Признаюсь, что мне в это трудно поверить.

— Гораздо проще, чем кажется, — сказал старик, — главное понимать, что такое контроль.

— Возможность управлять сознанием, — догадалась Ксения.

Старик поднял указательный палец.

— В точку, — сказал он, — именно этого они и хотят. А с учетом такого механизма, как информация, это очень просто сделать. Теперь вы понимаете?

— Пытаюсь, — ответила Ксения, — и каков же ваш рецепт от этого?

Авалова поймала себя на мысли, что это дело похоже на глубокую бездонную воронку. Оно затягивало её, каждый раз представляясь в совершенно ином свете, и чем дальше она заходила, тем всё оказывалось совершенно не таким, как прежде.

— Выбор, — сказал старик, — вы должны сделать выбор. Будете ли вы подчиняться системе или идти против неё. Для вас этого сложно, потому что сейчас вы сами часть системы, но вам придется сделать этот выбор.

Хорошее предложение, усмехнулась про себя Авалова, в голову опять влезла эскапада Фуко. Интересно всётаки, почему этот старик не дал всё это услышать Верховскому? Может, он считает, что Александр уже сделал выбор? Если да, то интересно, какой он? Впрочем, Ксения не тешила себя мыслью, что старик ей скажет об этом.

— Чем же эта девица опасна? — спросила она. — Почему её так сложно вычислить?

Старик покачал головой.

— Потому, что её нельзя почувствовать, — пожал плечами художник, — она абсолютно нейтральная, как будто у нее нет души!

— То есть? — не поняла Ксения. — Что значит без души?

Старик вздохнул.

— Знаете, её сердце и душа как будто лишены жизни и ничего не чувствуют.

— Почему же это происходит? — спросила Ксения.

— Грехи тяжкие, — ответил старик, — преступление разрывает душу, а когда человек сознательно идет против своей совести, он совершает тяжкие грехи. Знаете, это как зубная боль. Сначала зуб болит, но если его не лечить, то болевые ощущения могут пройти, — и это не значит, что он исцелился, а совсем наоборот — болезнь перешла в более тяжелую форму. Вот и душа, пораженная грехом, может потерять чувствительность, и человек вроде живет, но духовно уже мертв. Безвозвратно.

— Учту, — сказала Ксения.

* * *

Арсенюку было страшно. Это было его обычное состояние, поэтому ничего не было удивительного в том, что он сделал. Наверное, удивительным было то, что чувство страха у Арсенюка никогда не сочеталось с чувством осторожности и самосохранения, вот почему сразу после того, как Покровская покинула его дачу, он позвонил Адашеву и закатил истерику.

— Это я, — прокричал он в трубку, — ты меня слышишь? Все пропало! Я! Арсенюк! Арсенюк! Всё пропало! У меня была Покровская! Она всё забрала! Диск с информацией о протестных акциях! Да! А что я мог сделать?! Вы же меня подставить решили! Мне что, резон есть на нарах париться!? Как хотите, но я соскальзываю! Алло! Алло!

— Похоже, я вовремя, — раздался женский голос. Арсенюк дернулся, и вся его субтильная наружность стала выражать крайнюю нервозность. Перед ним стояла женщина, тонкая, изящная, затянутая в кожу.

— Ты кто? — треснувшим