Дочь Волдеморта - Ночная Всадница

— Будешь переживать раз за разом боль забвения, — не сводя с него глаз и не отводя палочки, продолжала Гермиона. — Будешь чувствовать боль каждого замученного тобой крепостного. Ощущать вновь и вновь страдания всех твоих жертв, одной за другой, раз за разом — до бесконечности…

— Пре–е-екра–а-а–ати–и-и–и!!!

— Что ты сделал с моим мужем?! Отвечай! — закричала Гермиона. — Я стану самым ужасным твоим кошмаром! Ты будешь в мольбе тянуть руки к пламени ада, но никогда не спасешься от меня! ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ С ГЕНРИ?!

— ПЕРЕСТАНЬ, ВЕДЬМА!!! — взревел поверженный граф.

Гермиона отвела палочку и не шевельнулась.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — прохрипел призрак. — НЕТ! — отпрянул он от вновь поднимаемой палочки. — Ты можешь растерзать меня на части, ведьма, но никакие муки не заставят мой язык вымолвить того, о чем я не ведаю!

— Смотри мне в глаза, граф, — тихо сказала Гермиона. — Легилименс!

Никогда раньше она не взламывала сознание призрака. Казалось, будто с головой ныряешь в прорубь. Среди ледяного, клубящегося тумана парили смутные тени. Женщина слышала страшные, потусторонние голоса, нечеловеческий шепот, звенящий скрежет и чувствовала холод — везде, повсюду… Но среди этой какофонии ледяного тумана она отчетливо разбирала мысли и чувства. Граф говорил правду. Он ничего не знал.

Гермиона отвела палочку и без сил опустилась на могилу около парящего на четвереньках привидения. Граф приходил в себя и стал медленно подниматься.

— Мой муж отравлен неизвестным, — глухо сказала женщина, устремив застывший взгляд в пустоту. — Всюду вокруг, на невообразимо огромном расстоянии, лежат мощнейшие блокирующие чары. Я не могу вырваться отсюда, не могу связаться с магическим миром. Человек, которого я люблю, умирает. Что мне делать, граф? — она подняла глаза на привидение и еще раз безнадежно спросила: — Что мне делать?

— Ты обладаешь огромной силой, ведьма, — сказал призрак низким, ровным голосом, некоторое время глядя в ее потемневшие глаза. — Ты играючи подняла невообразимую мощь — и смогла остановиться и загнать ее обратно. И со всем этим — ты не можешь вырваться?

— Не могу, — глухо сказала Гермиона.

— Твой враг очень силен, ведьма, — задумчиво заметил граф.

— У меня нет таких могучих врагов.

— Самые опасные, самые сильные противники — те, кого мы не замечаем, на ком не задерживаем взгляда, не принимаем всерьез, — голос графа Сержа был холодным и гулким. Гермиона смотрела прямо перед собой. — Они ползают где‑то в наших ногах и не удостаиваются ни любви, ни ненависти, — продолжал призрак. — Мы не тратим на них даже презрения. Их нет, они ничто. Именно такие и становятся самыми страшными, самыми сильными и опасными врагами. Они могут пресмыкаться годами и десятилетиями, молчать и терпеть. Но сохрани могильная тьма любого от мести подобного врага, коль уж он вознамерится мстить. Его отмщение будет страшным. Всё то ничтожество, которое отражало даже взгляд от фигуры подобного существа, превращается в страшную, безжалостную силу. Вы ведь замечали, миледи — оборотни в человеческом подобии практически всегда жалкие, тщедушные, невзрачные людишки. Маленькие, неприметные, даже слабовольные. Но если уж они хлебнули лунного света… Так и ничтожный червь, недостойный взгляда, иногда заражается, хлебнув холодного лунного света мести. И тогда он становится страшен, миледи. Раз почувствовав силу, он скорее умрет, чем расстанется с ней. Умрет, но за собой потащит многих… Оборотни выгрызают целые поселения, рвут на куски младенцев, опьяненные страшным дурманом власти.

— Если мой враг смог блокировать окрестности таким мощным проклятьем, значит, он и сам должен быть скован им, — сказала Гермиона. — Ему и самому пришлось бы подчиниться чарам. Он должен быть где‑то поблизости, чтобы контролировать и наблюдать. Найди его, граф, — женщина поднялась на ноги. — Ты — призрак, ты можешь проникнуть всюду, тебе доступны все дома, все щели, любые закоулки. Отыщи его и приведи меня к нему!

— Но кого я должен искать, ведьма? — тихо спросил граф.

— Белого Монаха. Высокого, широкоплечего мужчину со светлыми волосами, одетого в рясу священника. Неизвестного никому из здешних, никому неведомого. Найди его, граф! И укажи мне к нему дорогу.

Она направила палочку на темное надгробие, с которого только что поднялась, и земля вздрогнула, камень раскололся. Из праха земного поднялся в воздух прах человеческий и завис над развороченной могилой. Сияющая серебром ткань соткалась из воздуха и окутала останки, связавшись крепким узлом.

— Лети, граф. Он должен быть где‑то близко. Ты один можешь его найти. Отыщи Белого Монаха и приведи меня к нему. Спеши! Я буду ждать тебя в деревне.

И ведьма умолкла. Подхватив парящий узел, она развернулась и быстро пошла прочь от развороченной могилы к воротам монастыря. Серый шелк развивался на ветру как крылья огромной летучей мыши.

За всё время обратного пути Гермиона ни разу не обернулась.

* * *

Она влетела во двор Петушиных как все четыре всадника Апокалипсиса, испугав куривших на крыльце Лёшу и участкового. Узнав ее, оба мужчины кинулись помогать спешиться.

— Как он? — с замиранием сердца спросила Гермиона.

— Скверно, Ева Бенедиктовна, — вздохнул Зубатов. — Бредит. В сознание давно не приходил…

Гермиона быстро вошла в освещенные комнаты. Здесь были все.

Доктор Кареленский как раз делал Генри укол какой‑то бесцветной жидкости. В спальне пахло маггловской аптекой и уксусом. Дарья Филипповна всё так же усердно отирала со лба больного крупные капли пота, Тихон Федорович молился перед образàми, Гришка дремал в покосившемся кресле. Старый монах беспрестанно шептал псалмы, перебирая свои четки — он отказался отвечать на какие‑либо вопросы присутствующих и после ухода Гермионы не проронил ни слова, если не считать беспрерывного бормотания молитв. Увидев женщину теперь, брат Гавриил перекрестился и с тенью надежды в потускневших глазах воззрился на вошедшую.

— Граф здесь ни при чем, — сообщила Гермиона, позабывшая всякую конспирацию.

— О, леди Саузвильт, не верьте привидениям! — взмолился старик.

— Свят! — охнула Дарья Филипповна. — Что вы такое говорите, Батюшка?!

Лёша и Дмитрий Сергеевич переглянулись — судя по всему, парень пересказал участковому все странности поведения Гермионы и старого монаха. Но ей было всё равно.

— Что с Генри?

— Я колю ему сильнейшие препараты, — сообщил после короткой паузы, понадобившейся, чтобы понять о ком идет речь, бледный врач, — но он в беспамятстве.

— Мне нужна кухня, — сказала Гермиона, небрежно бросая мешок с останками графа на пол. Он упал с глухим стуком. — Дарья Филипповна, вскипятите большую кастрюлю воды. Я сейчас приду к вам.