Дочь Волдеморта - Ночная Всадница

— Кадмина, это опасно, — хрипло заметил Генри. — Эти чары накладывали не просто так.

— Ты знаешь, что я могу за себя постоять, — отрезала женщина. — Через пару часов здесь будут Papá и представители Министерств. Главное, не вздумай выходить из домика или кого‑то пускать — не нравится мне твое истощение, и за тебя‑то я как раз переживаю!

* * *

Лёшка пытался предложить отвезти ее на машине, но Гермиона пресекла все его возражения, требуя в свое распоряжение Артемиду. Парню же она сообщила, что Герман Федорович заболел и спит, и что трогать его не нужно, даже если, не дай бог, произойдет очередное преступление. Впрочем, она собиралась вернуться очень быстро — хотя и не объясняла, куда намеривалась скакать.

Собственно, она и сама не знала этого. Женщина четко понимала только то, что блокирующие чары не могут иметь широкого радиуса.

— А вы что, так и поедете, Ева Бенедиктовна? — осторожно спросил Лёша, выводя лошадь во двор.

Гермиона с запозданием поняла, что впопыхах позабыла переодеться — она же нарядилась для посещения магического мира! То‑то деревенские жители провожали гражданку следователя такими взглядами… Впрочем, переоблачаться не было времени. Открытое сверху платье расходилось широким клешем до пят, мантия тоже была свободной: не самый удобный жокейский костюм, но пережить можно. Гермиона, правда, секунду помялась, но всё же передумала возвращаться домой.

— Давай, Лёш, подсади меня, — отмахнулась она от замечания парня. — Никто не увидит. Сойдет.

Оседлав с Лёшкиной помощью услужливую гнедую Артемиду, Гермиона, как и обещала, шагом поехала в сторону шоссе.

Не выбираясь на асфальтированную дорогу, женщина накинула поводья на крепкую ветку и опять попыталась трансгрессировать — всё так же безрезультатно.

По шоссе она ехала уже не шагом, а легкой рысью. Десть минут, пятнадцать. Осадив Артемиду, Гермиона свела ее с дороги, привязала к дереву, похлопала по спине и… Не смогла никуда исчезнуть.

Это было совершенно, принципиально невозможно. Охватить блокирующими чарами такой периметр нельзя, это противоречит всяческому здравому смыслу.

Дрожащими от волнения пальцами, Гермиона отвязала лошадь, выбралась на дорогу и галопом поскакала вперед.

Ни через десять, ни через двадцать минут, ни через полчаса ее попытки трансгрессировать не увенчались успехом. Женщина с трудом представляла, насколько далеко она уже от Васильковки.

И тут внезапно ей стало жутко. Пустынная трасса, с двух сторон окруженная безмолвным лесом, начавшая уставать лошадь и неведомый враг, способный на такое невероятное колдовство. А Генри, ослабленный этим дурацким недомоганием, остался там один — и добраться до него быстро у нее, Гермионы, нет никакой возможности.

Женщина развернула лошадь и во всю прыть помчалась обратно в Васильковку.

От долгого карьера[69] стало сводить живот. «Потерпи, Энни, потерпи, малыш», — шептала Гермиона, закусывая губу. Зачем, зачем она так далеко заехала? Может, эти чары не на местности, а на них с Генри. Нет, бред: а портал? А почтовые заклинания?

Ребенок явно был возмущен столь халатным к себе отношением. Глаза слезились от режущей боли, но Гермиона не сбавляла скорости. Грудь неприятно жег янтарный кулон.

Через час она влетела в деревню, распугав кур на главной васильковской дороге, и соскочила с лошади в саду Петушиных.

— Ева Бенедиктовна, что стряслось? — охнул Гришка, вытаращив глаза.

— Герман Федорович в доме? — быстро спросила Гермиона. — Ничего не случилось?

— Н–ничего, Герман Федорович болеют — так Алексей сказал.

— Хорошо. Гриш, отведи Артемиду Лёшке в участок, пожалуйста. Только напои ее.

— Будет сделано. Вы обедать‑то будете?

— Нет. Я к мужу пойду.

Не без замирания сердца входила Гермиона в снимаемые у Петушиных комнаты. Она почувствовала настоящее физическое облегчение, когда увидела Генри — бледного, покрытого испариной, с глубокими синяками под глазами: но живого и невредимого.

— Ну что? — облизывая пересохшие губы, спросил он, поднимаясь на подушках. Выглядел ее супруг, надо отметить, прескверно.

Гермиона отрицательно покачала головой.

— Я не могу объяснить этого, — сказала она. — Я уехала на много миль по шоссе. Очень, очень далеко — и ничего.

— Плохо, — лихорадочно выдохнул он, поблескивая слезящимися глазами, и опять облизал губы.

Гермиона огляделась — в комнате царил бедлам. Два разобранных чемодана лежали один на полу, другой на столе, поверх бумаг и папок. Рядом стояли несколько флаконов и склянок. На полу, около дивана, на котором лежал Генри, стопкой высились старые, потрепанные книги. Одна, открытая, валялась у него в ногах.

Гермиона оглядела всё это быстрым, блуждающим взглядом и опять посмотрела на Генри. Он еще больше побледнел с утра, на лбу блестели крупные капельки пота, руки, сжимающие край простыни, заметно подрагивали.

— Кадмина, ты только не волнуйся, — помолчав, сказал ее муж. Его голос звучал низко, немножко хрипловато. Гермиона почувствовала боль в животе и ощутимый укол в области сердца.

— Что случилось? — быстро спросила женщина, делая шаг вперед.

— Не переживай, пожалуйста, — повторил Генри, еще больше ее распаляя. — Ты, главное, только не переживай, но… Мне кажется, у меня не простуда.

— А что же?

— Симптомы похожи на отравление, — осторожно сказал он, внимательно следя за реакцией супруги.

— Отравление? — не поняла женщина. — Но что ты мог такого съесть?

— Не пищевое отравление, Кадмина, — устало сказал Генри, с трудом опускаясь на подушку. — Это похоже на яд.

Глава VIII: В поисках выхода

— Что?! Яд?! — она почувствовала, как пол покачнулся под ногами.

— Очень похоже, — кивнул Генри. — Пожалуйста, не нервничай.

— НЕ НЕРВНИЧАТЬ?! — в панике взвизгнула Гермиона. — Я не должна нервничать?! Что за яд? Есть предположения?

— Нет, — покачал головой ее супруг, закрывая глаза. — Но это, в сущности, неважно. У нас нет с собой практически никаких ингредиентов, не получится сварить даже Универсальное противоядие. Я пересмотрел всё, что есть в наличии — знание яда не сможет ничего изменить.

— Что значит «не сможет изменить»?! — Гермиону впадала в панику. — Что ты такое говоришь?! Надо же что‑то делать!

Она стала быстро ходить по комнате, пытаясь унять дрожь. Мысли путались в голове.

— Я еду в монастырь к брату Гавриилу, — наконец сказала молодая женщина, останавливаясь. — У него должны быть какие‑то запасы трав. И если он имеет ко всему этому хоть какое‑то отношение — я это узнаю! — она запнулась. — Генри… Ты вообще… Как?

— Терпимо, — сказал ее муж, не открывая глаза.