СССР-2061. Том 9 - СССР 2061

— Однако-ж все равно приятнее ездить на новом ролс ройсе, чем на старом форде.

— Это зависит от того, что тебе привили в детстве. Вся западная культура ценностей построена на возвышении материальных благ. Ваши газеты, журналы, телевидение постоянно кричат, — смотрите у этого парня Ролс-ройс, значит он успешен, его все уважают, и девушки модельной внешности сами прыгают ему в постель. Услышав последнюю фразу, Ден невольно расплылся в широкой улыбке.

— А теперь представь, что ваши газеты, журналы и телевидение начали в голос кричать о том, что вот смотрите, этот парень лучше всех в округе вышивает крестиком, значит он успешен, его все уважают, и девушки модельной внешности променяли на него владельцев Ролс-Ройсов.

— Это чушь.

— Сейчас для тебя да. Но если тебе это повторять с детства, то ты будешь не только в это верить, но и будешь готов перегрызть глотку любому, кто скажет, что Ролс-Ройс это круче чем вышивать крестиком.

— Так нам обоим просто промыли мозги сильные мира сего. Тебе внушили ценность достижений, а мне, если верить тебе, ценность вещей. Так в чем разница?

— Разница в том, что если у тебя отнять вещи, то ничего не останется, а моих достижений у меня отнять нельзя. Если тебя уволить с работы, отобрать дом, машину, то что останется? Ничего. И внутри, ты будешь раздавлен и опустошен, потому что вынули стержень – материальное благополучие. А если я попаду в такую же ситуацию, то тоже будет хреново, но стержень останется. Я буду верить в себя, в свои возможности, и достижения прошлого поддержат меня в проблемах будущего. Сергей разлил последний виски и поставил бутылку на пол.

— Ну, — сказал он, — за дружбу народов.

— Да, интересный вы народ, — произнес Ден опустошив стакан.

— Да, как сказал один из классиков: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить, у ней особенная стать, в Россиию можно только верить». Вот мы и верим, верим в себя, в свои возможности, в свою силу. И на Марс я прилетел не ради денег, а потому что всегда хотел участвовать в чем-то большом, великом, и все равно, сколько у меня денег, и в какой обстановке я живу. Это мой выбор и я его сделал. И что бы там не сказали потомки, я сделаю все от себя зависящее для процветания этой страны. Ну а теперь предлагаю пойти спасть. А то мне нужно еще придумать, почему я разбил свой самолет, а потом сидел и пил виски с идеологическим противником.

Сергей посмотрел в смотровое окно. Там во всю бушевала Марсианская буря, напоминая о предстоящих разборах и нагоняях. Но его не беспокоило будущее. Он был уверен, что как бы там дальше не сложилась судьба, он проживет свою жизнь достойно.

Жемчужников Алексей

425: Хозрасчёт по-юпитериански

Коротко пискнув, на мониторе выскочил очередной сбой.

— Все по-прежнему, связи нет, — разочарованно сообщил Родион. Помолчав, добавил, — Тревожно как-то на душе, Дмитрий Юрьич.

Маринев, капитан корабля, сорокапятилетний астролетчик, с густыми бровями, волевым подбородком и высоким лбом, хмуро кивнул, соглашаясь. Не отрываясь, он уже продолжительное время рассматривал изображение станции, передаваемое обзорными камерами, хотя компьютерную модель за время полета изучил в малейших подробностях. Основой конструкции служил трехкилометровый тор с полукилометровым шаром энергетического отсека в центре. Во многих местах к тору крепились различные модули. Поверхностному взгляду все это могло показаться беспорядочным нагромождением, моделью конструктора, неумело собранной ребенком. Такой была международная станция на орбите Каллисто. Форпост человечества в космосе. Три сотни специалистов из стран демократического сектора. Их ответ нашим пионерам из Пояса. Проект освоения многочисленных спутников главного гиганта в системе. Настоящий космический Вавилон, три месяца назад передавший странное сообщение на нескольких языках. Большое количество поврежденных пакетов делало его неразборчивым, удалось дешифровать только тревожное:

— Ограничен… нет возможности… чтобы выжить…

И многократно повторяющийся сигнал SOS. Понятный и святой для каждого еще с древних времен призыв о помощи. И поэтому они здесь. Научно-исследовательский корабль «Академик Вернадский» и добровольцы, специалисты с Весты, принятые на борт, а также американский профессор-астрофизик Кевин Драйд, работавший по приглашению на Весте. Он здесь, потому что только ему правительство США доверило коды доступа к интеллектуальной системе управления станцией. Надо было видеть, как это всех возмутило на Весте. Неужели не окажись на астероиде этого профессора, американцы не разрешили бы советскому кораблю, находившемуся в наиболее благоприятном расположении проведение спасательной операции? Не предоставили бы советским специалистам необходимую информацию? Впрочем, такое, как в это не трудно поверить, действительно могло случиться, как уже было не раз в истории. Многие на Земле до сих пор рассматривали прорыв человечества в ближний космос только в свете колониальной экспансии, и соперничество ставили превыше любых общечеловеческих ценностей.

Но вот какая именно со станцией случилась беда, оставалось только догадываться. Предположения выдвигались различные. От разрушения станции приливными силами Юпитера до поражения персонала неизвестным или мутировавшим в условиях космоса вирусом. Однако теперь было понятно, что станция цела, на орбите Каллисто кружат не обломки, а после неоднократного облета и анализа изображения, стало очевидно, что никаких повреждений и вовсе нет. Внешних, по крайней мере. Однако станция зловеще молчит. Неужели по орбите одного из самых перспективных в системе небесных тел системы стремительно и беззвучно несется огромный высокотехнологичный гроб?

Маринев вздрогнул собственным мыслям. Нет, нет, по информации предоставленной американцами на станции предусмотрены сверхпрочные спасательные капсулы с автономным питанием и системой погружения в анабиоз для каждого сотрудника. Все они надеялись, что так и произошло. Произошла авария, и персонал станции, спасаясь, погрузился в гипотермические саркофаги в этих капсулах.

— Нет, стыковку не разрешаю, — ответил он, наконец, помощнику, — Нельзя ставить под угрозу весь экипаж и корабль. На станцию перейдем через люк. Пойду сам, с собой возьму двух добровольцев из экипажа.

— Давайте я пойду вместо вас, Дмитрий Юрьевич?

— Нет, Родион. В случае если с нами произойдет… какая-то неудача, вернешься в Пояс, передашь информацию. Пусть готовят другую экспедицию более тщательно, спешить уже будет не нужно.

Помощник покачал головой, протестуя подобному приказу, но капитан этого уже не видел. Высвободившись из кресла, он переплыл из рубки в главный отсек. Все свободные от вахты члены экипажа и спасательная команда собрались здесь, рассматривали изображение станции на экранах или теснились возле иллюминаторов. Им, немногим пока еще из землян, довелось увидеть нечто по-настоящему страшное и величественное. Не далее чем в двух миллионах километрах окутанный непрестанно бушующим океаном облачности проплывал Юпитер.

— Планирую выход на станцию. Нужны два добровольца в команду.

В поднявшемся переполохе опережая всех, вперед выплыл мужчина лет тридцатипяти с короткими русыми волосами и прямым твердым взглядом серых глаз. Это был главный кибермеханик Вестерианского комбината Игорь Александрович Лебедев.

— В таком случае рассчитывайте на меня, капитан.

Маринев кивнул. Он на него и в самом деле рассчитывал. Прекрасный специалист, опытный космонавт, смелый и одновременно рассудительный Игорь Лебедев был лучшей кандидатурой в разведку.

— Вы обязаны взять и меня, — звонко крикнула Тамара, стройная зеленоглазая девушка из медицинской службы комбината, — Пострадавшим может понадобиться помощь врача.

Железный Сабырбек готовил себе стальную смену. Противостоять изумрудному пламени в этих глазах было непросто. В непререкаемом характере молодого врача многие успели убедиться и на комбинате и во время полета. Послаблений она не давала никому, требуя выполнения режима и медицинских предписаний до последнего пункта. Пришлось и здесь уступить ее напору, к тому же ее слова были не лишены логики. Врач выжившим и правда может понадобиться. Загодя признавать, что таковых может вовсе не оказаться, было не правильно.

— И я должен пойти, — глухо, на нескладном русском, уже после того как улеглось волнение, сказал сухопарый лет пятидесяти человек с длинной шеей.

Маринев повернулся к нему.

— Вы уверены, профессор? Вам не следует рисковать, выходя в космос.

— Поймите, что я должен пойти. Это не из-за кодов, не подумайте. Просто, я должен.

Верно, все верно. Космос лечит от близорукости соперничества и Драйд, единственный американец в составе советской экспедиции, конечно же, чувствует, что должен идти. Какие дискуссии разворачивались у него, представителя демократического сектора с экипажем. Как жарко спорила с ним та же Тамара. Нет, нельзя лишать его этого права.