Принцесса Володимирская - Евгений Салиас-де-Турнемир

Предоставляю Ее благоусмотрению уничтожать и отменять все сделанное до вступления Ее на престол.

Сие завещание заключает в себе последнюю Мою волю. Благословляю дочь Мою Елизавету, во имя Отца и Сына и Святого Духа».

Завещание это Алина чуть не выучила наизусть. Несмотря на свою неопытность и незнакомство с содержанием государственных документов первой важности, Алина все-таки чувствовала смутно, что в этом завещании императрицы есть странные, даже глупые подробности, совершенно не идущие к делу.

– Вероятно, оно потому так, – решила Алина, – что страна эта дикая, варварская и находится еще в первобытном состоянии. Мне нужно будет осчастливить это государство наравне с другими европейскими монархиями. А теперь Россия в том же положении, что и родина Гассана.

А родиной Гассана, о котором теперь часто думала Алина, были Тунис и варварийские владения. Гассан, замечательный красавец, был новый знакомый Алины, магометанин и капитан того подозрительного корабля, на котором собирались Радзивилл с принцессой ехать в Константинополь.

Гассан был почти наверное морской разбойник или пират.

XVIII

Помимо радости играть наконец почти официально роль наследницы российского престола Алина была счастлива и довольна всем, что ее окружало.

От города, единственного в мире, Алина была в восторге. Всякий день отправлялась она в красивой гондоле вместе с Франциской гулять по водяным улицам Венеции.

На Алину, как на артистическую натуру, более чем на кого-либо должна была действовать обстановка живописного и изящного города. Отсутствие экипажей и лошадей, маленькие улицы как коридорчики, большие и маленькие каналы, где постоянно пробирались венецианские экипажи, то есть разноцветные красивые лодки, все здания Венеции, собор Святого Марка, колоннады и стены бледно-розового цвета дворца дожей, ряд дворцов гранитных и мраморных, окаймлявших главную водяную улицу, Большой канал, – все очаровывало Алину.

Почти каждый день принцессу звали на вечера и балы. Она скоро перезнакомилась со всем элегантным, праздно и весело живущим обществом. Известного рода распущенность нравов была тоже Алине по душе; ей казалось иногда, что Венеция именно тот город, в котором следовало бы ей родиться. Здесь владычествуют красавицы-кокетки, вообще женщины отчасти легкомысленного поведения, и никого это не удивляет. Разумеется, вокруг Алины тотчас образовался целый кружок молодежи, без памяти влюбленной в нее.

Вскоре один из первых франтов, известный венецианский донжуан, был предпочтен Алиной, и она довольно неосторожно и легкомысленно сошлась с ним. Богач древнего и именитого происхождения, красивый и еще юный Джузеппе Мочениго не столько влюбился в Алину, сколько она в него. Молодой малый, избалованный женщинами не только Венеции, но и соседних городов – Падуи, Вероны и Болоньи, из самолюбия стал ухаживать за российской принцессой. Убежденный, как и многие в Венеции, в истинном ее происхождении, юный Мочениго был, конечно, польщен своим быстрым успехом; но, как опытный в любовных похождениях, он тотчас же догадался, что Алина – авантюристка, почти наемная принцесса польского кружка.

Барон Кнорр, видевший все, предупреждал Алину быть осторожнее, тем более что Чарномский передал ему, насколько неприятно Радзивиллу неприличное поведение принцессы.

Несколько раз вечером и поздно ночью, после какого-нибудь бала или театра, Алину видели на Большом канале или в устье его, около острова Лидо, в гондоле Мочениго, которая своей богатой отделкой и огромным гербом на корме была известна всему городу.

Хотя влюбленная чета каталась, сидя под навесом гондолы с опущенной драпировкой, но на воде ночью голоса раздавались далеко. Встречные гондолы попадались часто, и многие слышали из гондолы Мочениго звучный, хорошо знакомый всем голос российской принцессы.

И то, чего опасался Шенк, случилось вскоре. Любимец и баловень всей Венеции, покровительствуемый даже таинственным венецианским правительством, так как отец его, по общему убеждению, был в числе трех тайных лиц, управлявших республикой, Мочениго, не стесняясь, хвастался приятелям своей новой победой и своими прогулками с Алиной после каждого вечера.

Глупая и неприятная история возникла и разыгралась чуть не трагически.

Подходило самое веселое и шумное время Венеции – ряд празднеств по случаю знаменитого венчания венецианского дожа с Адриатикой, а затем гонки и регата на Большом канале.

Недели через две после приезда Алины в Венецию город разукрасился флагами; из всех окон мраморных дворцов висели яркие, разноцветные ковры и дорогие материи, только что полученные с Востока. Некоторые дворцы драпировались от крыши до самой воды в пурпурные занавески и гирлянды.

Все приняло праздничный и веселый вид.

Наконец в ясный, солнечный день с раннего утра началось особенное движение по всему городу. Самые простые гондолы, наемные, то есть извозчичьи, и простые рыбачьи лодки разукрасились, как могли. На самой последней бедной рыбачьей лодке висел теперь или коврик, или кусок какой-либо пестрой материи. На главной площади развевались на высоких шестах флаги с гербом Венеции, то есть с изображением льва, держащего в лапах книгу, – льва Святого Евангелиста Марка, патрона и покровителя города и республики.

Разумеется, все, что было знатного, все сановники и аристократы Венеции выехали в своих великолепных блестящих экипажах, то есть в гондолах, сияющих позолотой, бархатом и атласом самых ярких цветов.

Поэтично живописен был теперь Большой канал, где драпированные мраморные дворцы и скользящие между ними сотни позолоченных и пестрых гондол ясно, как в зеркале, отражались в прозрачной синеве главной водяной улицы.

Там, где канал вливается в Адриатическое море, недалеко от острова Лидо, уже стоял на обычном своем месте почти священный для венецианцев большой корабль, без мачт, весь залитый золотом и всякого рода украшениями, с большим львом Святого Марка впереди, на носу.

Этот корабль, или, скорее, нечто вроде блестящей, великолепно отделанной и разукрашенной барки, назывался испокон веку «Буцентавр».

Корабль этот появлялся на свет божий один раз в году и служил только для празднества, происхождение которого было освящено преданием; но не всякий мог бы объяснить, откуда взялось это празднество и на чем был основан странный обычай.

На этот корабль ежегодно приезжал со свитой на своей великолепной гондоле венецианский дож, и если он не имел никакого значения в республике как правитель или монарх, то в этот день, единственный в году, он играл главную роль.

Церемония венчания дожа с Адриатикой была коротка и проста: после нескольких обрядов дож бросал в воду дорогой перстень – как бы обручался с Адриатическим морем, как бы благодарил это море за то, чем республика была ему обязана. Все богатства Венеции, все ее могущество было дано этим морем. По волнам Адриатики являлись в Венецию все сокровища Востока, Африки и всех берегов Европы. На этих же волнах Венецианская республика была всегда победоносна, и почти все окрестные берега были ей теперь подвластны!..