Я иду искать. История вторая - Олег Верещагин

...Переодевались Рван и Святомир. Длинные волосы пришлось оттянуть назад и убрать за воротники курток, оружие оставить. В целом ребята были довольно похожи на погибших артиллеристов — лицами, цветом волос и глаз, сложением... конечно, и на батарее все друг друга знают, маскировка может оказаться ненадежной, но лучше так, чем никак.

Рван и Святомир неспешно зашагали дальше. Олегу и Йерикке остава­лось лишь ползти, проклиная все на свете. Часовые издалека взглянули на приближающихся людей и больше не смотрели — свои. А зря — свои-то лежали сейчас в вереске, и шли самые что ни на есть чужие.

«И чего я в это ввязался? — мрачно размышлял Олег, то и дело попа­дая коленками и локтями на камни. — Стреляю я неплохо, чего скромничать, но вот ползать мне как-то...»

Святомир и Рван поступили очень умно — подошли с таким расчетом, чтобы один из часовых находился к ним спиной, а второго отделяло орудие. Бросок — часовой рухнул с камасом в затылке. Рван, выждав момент, выверну­лся из-за пушки лицо в лицо со вторым часовым и ударил его в горло.

Теперь Йерикка и Олег вскочили и, подбежав в рост, присели возле лафетов. Йерикка отдал команду:

— Рван, займись вельботом, Святомир — палатками, Вольг — снимай приделы.

Сам Йерикка, открывая затворы орудий, заталкивал туда обтянутые плен­кой заряды пластита и выводил наружу детонационные шнуры. Олег прикладом «калаша» калечил прицелы — благо, их, как и всякую тонкую технику, легко бы­ло вывести из строя.

Артиллеристы спали, наломавшись за ночь. Святомир размещал у входов те же заряды взрывчатки, используя как инициаторы РГД на растяжках. Рван устроил два заряда под днищем вельбота. И все-таки слишком уж гладко все было. А подобная гладкость кончается плохо. Из крайней палатки, к ко­торой как раз подобрался Святомир, зевая, вышел солдат. На самого Святомира, возившегося у входа, что самое интересное, артиллерист не обратил внимания — тот все еще был в форме — а вот Йерикку и Олега увидел. Широко раскрыл глаза и завопил:

— Партизаны-ы!!!

Йерикка, взвившись в прыжке, обеими руками обрушил меч на плечо крикуна, разрубив его до паха наискось. Олег побежал вдоль пушек, поджигая шнуры и с трудом подавляя желание оглянуться — позади вовсю гремели уже взрывы, пытавшиеся выскочить из палаток, гибли сами и убивали своих това­рищей. Йерикка без размышлений полоснул огнем по единственной не замини­рованной палатке, свалив ее пулями — судя по тому, что под оливковой гру­дой никто не шевелился, пули достали всех.

Олег поспешно отбежал от орудий — вовремя, первый взрыв разорвал крайнему казенник. Махнув рукой Йерикке, Олег огляделся... и совершенно неожиданно увидел офицера. То, что это офицер, он понял сразу — хотя так и не научился до сих пор разбираться в званиях и знаках различий врагов — еще до того, как офицер начал поднимать пистолет... медленно, будто разду­мывал, стрелять или нет, хотя — над чем тут можно было раздумывать? Олег врезал ему в пояс из автомата, яростно завопив:

— Откуда он выскочил?!

— Должно, задом выполз, — ответил Рван. Олег, перепрыгнув через остатки взорванной взрывом палатки, подскочил к офицеру.

Тот был еще жив. Правда, судя по всему, всей жизни ему оставалось несколько минут — он буквально плавал в своей крови, дымившейся на прохла­дном воздухе. Однако лицо офицера оставалось спокойным, а глаза — внимате­льными и чистыми.

Брезгливо-осторожным ударом ноги Олег отшвырнул подальше пистолет и опустился на колено.

— Молодцы, — негромко, но без предсмертной одышки оказал офицер. Олегу по­казалось, что он ослышался, но тот повторил со странным удовлетворением: — Молодцы, отлично сделано...

— Почему ты хвалишь нас? — спросил Олег, ощущая неожиданную робость и уважение: — Мы убили тебя, и ты должен нас ненавидеть.

Офицер застонал, но тут же улыбнулся:

— Я вас ненавижу... Вы не даете нашему народу умереть спокойно... пробуж­даете ложные надежды и заставляете испытывать стыд... Но данванов я ненавижу еще больше — они отняли у нас разум... — он судорожно свел ладони на окровавленном животе, со свистом втянул воздух и продолжал: — А больше всего я ненавижу себя... за то, что сражался против вас... запомни, горец, нас надо перебить без жалости, мы — смертельно больны, мы — зараза... мы — вот наши враги, не... не данваны... кххха... — он выплюнул кровь.

— Мы никого не хотели убивать, — сказал Олег. Сказал правду... и ему почему-то стало очень горько, словно его незаслуженно и больно оскорбили. — И не хотим.

Но офицер уже не слышал. Его глаза покрывала пыль, оскал блестел ал­ым,

Мальчишка, помедлив, закрыл ему глаза и вытер о мох испачканную в крови ладонь. Потом огляделся.

Остальные стояли за подорванными орудиями, внимательно глядя в сто­рону каменного гребня. Олег взглянул в другую сторону... и оказался лицом к лицу с солдатом.

В его глазах — огромных от ужаса — были слезы и животный страх. Ар­тиллерист, стоя на четвереньках, смотрел из-под сорванного полотнища па­латки. С виска капала кровь. Умоляющим медленным жестом он протянул руку с пляшущими пальцами к Олегу;

— Не стреляй... — послышался севший голос. — Пожалуйста, не стреляй... П-пожалуйста... не убивай меня... — он плакал, и рука, протянутая к Олегу, тряслась.

— Откуда ты такой взялся на мою голову...— проворчал Олег, убирая авто­мат. Оглянулся на горцев еще раз и указал рукой: — Мотай отсюда. Давай, бе­гом! — и слегка хлопнул по земле ладонью, словно спугивал животное.

Артиллерист выскочил из-под брезента и, вскочив на ноги, побежал, спо­тыкаясь, к соснам неподалеку. Однако, было ему суждено пробежать шагов пол­сотни, не больше. Загремел «дегтярев», и бедняга, кувыркнувшись через голову, скорчился в вереске.

— На х...?! — разъяренно обернулся Олег. Йерикка, спокойно поднимая ствол пулемета вверх, скользнул по другу отсутствующим взглядом и пояснил:

— Потому что ты повел себя, как дурак.

Конкретнее объяснить не успел — подскочил пышущий волнением Святомир:

— Й-ой, идут! Там!

В самом деле, с гребня спускались полдюжины стрелков, следом — еще столько же.. Судя по рассыпному строю и тому, как они пригибались, враг по­нял — на батарее нелады.

Олег оглянулся на сосновый лес. До него было не больше ста сажен. Бросок — и ни один черт не найдет их в чаще. А дальше... дальше — свобода. Жизнь. Кто их осудит за это? Ведь иначе погибнут все... а так спасется хоть половина четы... Хоть половина!

«И ты», — услышал Олег беспощадный, хорошо знакомый ему голос, Голос совести; голос мертвого.

«Да, и я! Я вызвался добровольцем, я полез по этим скалам, я десять раз мог погибнуть — как Хмур, или в бою! Так неужели я не заслужил жизнь?! Мне и пятнадцати нет! Я хочу жить! Я хочу вернуться домой, я хочу Бранку обнять! Я...»