Две дороги - Василий Ардаматский

Г е н е р а л  З а и м о в. А вы сознаетесь в зависимости своего мнения от мнения полиции, господин председатель.

П р е д с е д а т е л ь  М л а д е н о в (читает). «Еще во время первого дружеского приема в советском посольстве, куда я был приглашен, я заявил представителю русского народа, что я сын деятеля эпохи болгарского возрождения, что люблю как наш признательный народ, так и русский народ, освободивший нас от пятивекового ига...» Сказали ли вы об этом своему начальству, которое доверило вам представлять болгарское войско на дипломатическом приеме? Не могли ли вы увидеть тогда и сейчас не видите ли разницы между дипломатическими разговорами и сердечными чувствами и сентиментальностями?

Г е н е р а л  З а и м о в. С советскими людьми я не разговаривал как дипломат, да и они со мной не разговаривали так. Я не считаю, что на языке дипломатов говорится только ложь и что приглашенные на дипломатические приемы только притворяются. Так ли поступаете вы, находясь на приеме в гитлеровском посольстве?

П р е д с е д а т е л ь  М л а д е н о в. Каковы были у вас основания скрыть от своего начальства то, о чем вы говорили там?

Г е н е р а л  З а и м о в. Много и разных оснований. Самое важное — это двуличность моего начальства. Я не сторонник двуличной политики, хотя из-за этого меня могут считать наивным в политическом смысле. Для меня несовместимо заявлять, что являешься другом Советского Союза, и в то же время преследовать и убивать тех людей из народа, которые хотят, чтобы была доказана на деле эта дружба.

П р е д с е д а т е л ь  М л а д е н о в. Даете ли вы себе отчет в том, что с этими признаниями, которых вы не делали даже в полиции, вы утопаете все глубже? Вы что, не понимаете, что Россия, а не Советский Союз, освободила Болгарию? Большевики-интернационалисты — люди без отечества.

Г е н е р а л  З а и м о в. Этого я не понимаю. Русский народ совершил Октябрьскую революцию, изменил внутренний государственный строй России, но не перестал быть русским народом, и в Советском Союзе никакая национальность не исчезла, не была запрещена и не преследуется. Напротив, после революции мы и весь мир узнали о народностях, веками находившихся в пределах царской России, о которых до революции мы ничего даже не слышали. Национальности, о существовании которых мы не знали, выступили на историческую сцену и сегодня ведут Отечественную войну, защищая свою общую социалистическую родину.

П р е д с е д а т е л ь  М л а д е н о в. Вы хотите сказать об азербайджанцах? Вы хотите увидеть Болгарию Азербайджанской республикой?

Г е н е р а л  З а и м о в. Не является патриотом тот, кто из любви к своей родине убивает патриотов другой национальности из-за того, что и они любят свое отечество. Я не могу ненавидеть и презирать азербайджанцев, как и никакой другой народ, из-за того, что я хочу защищать свое право любить мое отечество и гордиться, что я болгарин. Если это вы называете большевистским интернационализмом, то я хочу быть таким интернационалистом.

П р е д с е д а т е л ь  М л а д е н о в. Но желаете ли вы видеть Болгарию великой?

Г е н е р а л  З а и м о в. Болгария не станет великой путем захвата чужих земель и порабощения других народов. Великим будет каждый народ, помогающий находящимся под рабством завоевать свободу и национальную независимость.

П р о к у р о р  Н и к о л о в. За такие слова и виселица недостаточное наказание!

Г е н е р а л  З а и м о в. За такие слова турки вешали лучших сынов нашего народа.

П р о к у р о р  Н и к о л о в. Замолчи, предатель!

Г е н е р а л  З а и м о в. Ваше оскорбление не задевает меня, так как оно ко мне не относится. Болгарский народ, воздвигший памятник любви и признательности русскому народу, — не предатель. Ополченцы Шипки не были предателями, не предатели и их сыновья, которых вы судите и казните за то, что они идут по стопам своих отцов.

П р е д с е д а т е л ь  М л а д е н о в. Я лишаю вас слова!

Г е н е р а л  З а и м о в. Судебное следствие еще не окончено, господа судьи, иначе на каком основании вы вынесете свой приговор? (Штатские агенты вскакивают и хотят силой увести генерала.) Здесь суд, а не тюремная камера, господа полицейские!

П р е д с е д а т е л ь  М л а д е н о в. За оскорбление суда лишаю подсудимого слова, пока он не заявит, что впредь будет отвечать только на поставленные ему вопросы. Подсудимый, вы слышите?

Г е н е р а л  З а и м о в. Я до сих пор отвечал только на поставленные мне вопросы, господин председатель.

П р е д с е д а т е л ь  М л а д е н о в. Отвечайте коротко и ясно — признаете ли вы себя виновным в том, что поддерживали преступные связи с людьми из советского посольства?

Г е н е р а л  З а и м о в. Я не признаю себя виновным в поддержании таких связей. Если освободить советское посольство от полицейской блокады, будьте уверены, что тысячи патриотов со всех концов страны придут туда, чтобы засвидетельствовать, что они против превращения Болгарии в базу для войны против Советского Союза. Я нарушил эту полицейскую блокаду. Вот в этом состоит преступление, за которое вы меня судите. Такая блокада была навязана и другим европейским государствам, поэтому Европа стала легкой добычей гитлеровских завоевательных армий. Мир оцепенел, когда их танки загрохотали по улицам Парижа — города коммунаров. Москва осталась единственной надеждой народов мира. Москва сегодня — оплот каждого солдата предательски разгромленных армий порабощенных, но непокоренных европейских народов. Москва — надежда каждого человека, который хочет иметь свою родину.

П р е д с е д а т е л ь  М л а д е н о в. Довольно речей! Я военный судья уже тридцать лет, мне надоело слушать речи осужденных. Какая безумная амбиция заставила вас отречься от своей среды, от высокого поста уважаемого и всем обеспеченного высшего офицера?

Г е н е р а л  З а и м о в. Я считаю этот вопрос человеческим, господин председатель, и поэтому отвечу вам вполне по-человечески, хотя и не буду понят. Одним словом, господа судьи, я считаю, что главным виновником моего отречения от привилегированной генеральской среды было влияние солдат, простых солдат из окопов. С ними я был на обеих войнах, с их сыновьями я любил разговаривать до последнего дня своей военной службы Они, солдаты, мне как-то более по душе, чем высшая среда. Они, простые солдаты, как мы их называем, яснее видят добро и зло. Вы слушали речи осужденных, а я слушал речи солдат. Вам надоели речи подсудимых, так как вы всегда были на диаметрально противоположных позициях. Я был с солдатами в окопах, на войне, при равной вероятности погибнуть. Поэтому солдатские речи мне не надоели. В окопе и в бою командир не судья, который обвиняет и выносит приговор, а подсудимый перед лицом солдат, если он идет против них, и приговор или оправдание зависят от того, куда он их ведет — к победе или на бесполезную смерть.