Две дороги - Василий Ардаматский

— Я понимаю, — согласился Младенов, но снова не смог остановиться. — У каждого возникает вопрос, почему Савченко не был взят во время его первой встречи с Флорианом на конспиративной квартире, ведь тогда все уже было ясно?

Драголов вздохнул.

— Повторяю: нам с вами обсуждать этого не следует. — Он помолчал, давая понять, что больше на эту тему говорить не собирается. — Ничего, все будет как надо. — Продолжил другим тоном: — У господина Виппера есть неплохое выражение: «главное обезвредить, а обезглавить, это уже техника». Последнее он поручил нам с вами.

— Если бы Заимов не был Заимовым, я был бы спокоен, — тихо произнес Младенов.

— Заимова уже нет, — пренебрежительно махнул тяжелой рукой Драголов и спросил: — А не кажется ли вам, что одних высказываний Заимова на суде вполне достаточно для обоснования приговора?

— Нет, не кажется, — ответил Младенов.

Но потом, дома, когда снова начал обдумывать ход процесса, Младенов вдруг понял, что Драголов задал ему этот вопрос неспроста, — он подбросил ему полезную мысль. И приходил он к нему только для этого.

Надо дать Заимову выговориться, пусть он поподробнее изложит свое политическое кредо применительно к предъявленному ему обвинению. Он же говорит такие страшные вещи! До сих пор суд обрывал его, а теперь нужно вмешаться только в самом крайнем случае — пусть выговорится до дна. Секретарю будет дано указание протоколировать все самым подробным образом. Младенов полагал, что все, кто потом будет читать дело, даже будущие историки (он подумал и об этом), ознакомившись с тем, что говорил Заимов, поймут, что суд не мог вынести никакого иного приговора, кроме смертного. (Заметим, что эта тактическая «находка» судьи, показавшаяся ему единственным выходом из положения, не будет потом одобрена теми, от кого зависело производство Младенова в генералы.)

Прокурор понял замысел судьи, но сказал: «Я вряд ли выдержу», дав тем самым Младенову понять, что он чувствительнее его ко всяким антиправительственным заявлениям.

И суд продолжил свою работу.

...Г е н е р а л  З а и м о в. Истина только одна. Я люблю свой народ, служил ему верно и преданно всю свою сознательную жизнь. Никогда не делал что-либо вредное для Болгарии. Если кто и повредил нашей стране, так это фашисты и их слуги, которым хочется, чтобы славянство стало навозом для гитлеровцев. Их опьяняет мысль, что Германия победит и завоюет Советский Союз. Они забывают, что каждая завоевательная война заранее обречена на неуспех, что никакими техническими средствами нельзя подавить естественные исторические законы развития человеческого общества. Вы обвиняете меня в том, что я был якобы советским шпионом, что я продал свою страну. Я не шпион. Шпионы служат за деньги, а я никому ни за что не продавал себя. Вы обвиняете меня в том, что я принимал участие в организации центров сопротивления в славянских странах. Но чем же эти центры, если они существуют в действительности, повредили нашей стране Болгарии согласно нашим законам? Как болгарин и славянин я делал только одно: исполнял свой священный долг в отношении Болгарии и славянства. Как офицер и гражданин я считал и считаю, что был обязан и сейчас обязан исполнить свой долг. Не допустить, чтобы наша армия пошла против наших братьев и чтобы офицерство не повело ее как наемников. Предостеречь граждан от совершения преступления, которое карается законами общества. Почему я должен был стать преступником в отношении самого себя? Я принимал участие в войнах, лживо названных освободительными и объединительными. Мы все еще страдаем от последствий этих прошедших войн, и наш народ, наверное, еще долго будет ощущать их. Однако наше участие в этой безумной войне на стороне фашистов будет гибельным.

П р е д с е д а т е л ь  М л а д е н о в. Здесь суд, а не место для публичных речей и пропаганды. Расскажите о вашем предательстве, о сведениях, которые вы собирали. Расскажите, за что в обществе требуют приговорить вас к смертной казни? Думайте о справедливом приговоре, ожидающем вас.

Г е н е р а л  З а и м о в. Я знаю, какой приговор заставляют вас вынести слуги гитлеровцев, и хотел освободить вас от этой служебной обязанности, но что поделать, если мое шило оказалось коротким. Для меня этот приговор неважен. Я хочу, чтобы было известным одно, — я никогда не совершал ничего против Болгарии.

П р е д с е д а т е л ь  М л а д е н о в. А ваши встречи на разных тайных квартирах с сотрудниками советского посольства на протяжении стольких лет?

Г е н е р а л  З а и м о в. Наши законы не запрещают встречаться. Я знал и убежден сейчас, что настанет день, когда нам придется просить Советский Союз о прощении и защите.

П р е д с е д а т е л ь  М л а д е н о в. А радиопередатчик, который вы передали для нужд чешских коммунистов, откуда вы его получили?

Г е н е р а л  З а и м о в. Если бы действительно существовал такой передатчик, то тот, кто его получил, должен быть здесь, а не судим по чешским законам. И с каких это пор гестапо стало судить своих агентов по чешским законам?

П р е д с е д а т е л ь  М л а д е н о в. Подсудимый, вы во второй раз предстаете перед военным судом и обвиняетесь в тягчайших преступлениях в отношении его величества царя и отечества.

Г е н е р а л  З а и м о в. Господин председатель, мне кажется, вы ошибаетесь — в отношении царя, но не отечества.

П р е д с е д а т е л ь  М л а д е н о в. Вы плохо ведете себя. В чем состоит, по-вашему, разница между преступлениями в отношении царя и в отношении отечества? Ваша судьба теперь, как и семь лет тому назад, зависит от милости его величества.

Г е н е р а л  З а и м о в. Если я совершил преступление против родины, то и царю не следовало бы проявлять милость.

П р е д с е д а т е л ь  М л а д е н о в. Вы не забывайте, что и в первый раз вы были привлечены к судебной ответственности согласно параграфу 8, которым предусматривается смертная казнь за измену...

Г е н е р а л  З а и м о в. Нет, я не забываю.

П р е д с е д а т е л ь  М л а д е н о в. Не забываете, а целых семь лет, с тех пор как вы вышли из тюрьмы до момента вашего нового ареста, вы вели тайную деятельность против его величества и государственной власти.

А г е н т  о х р а н к и  (из зала). Восемь, восемь лет, господа судьи, гонялись мы за ним!

Г е н е р а л  З а и м о в. Наш спор, господин председатель, будет длиться долго, если вы не приступите сразу же к исполнению задания, поставленного перед вами царем и правительством. Частое упоминание его величества не свидетельствует об особом такте судьи, который судит по законам страны, а не по законам царя. У судебной комедии, которую вы разыгрываете, есть определенная задача, и вы знаете, в чем она состоит.