Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - Эдуард Филатьев

Лицо Сталина позеленело от злобы.

– Заберите его! – буркнул он.

Уже в дверях Николаев попытался задержаться, обернулся к Сталину и хотел что-то добавить, но его тут же вытолкнули за дверь».

После этого, по свидетельству Миронова, Сталин повернулся к сидевшему рядом Ягоде и матерно его выругал.

Но вот как описал тот же эпизод Михаил Васильевич Росляков, другой очевидец тех событий, медик по образованию, один из первых оказавшийся возле тела сражённого пулей Кирова (Росляков выбежал из кабинета второго секретаря Ленинградского обкома ВКП(б) Михаила Семёновича Чудова, у которого шло совещание):

«Николаева привезли на допрос в полусознательном состоянии: Сталина он не сразу узнал, показали ему его портрет, и только тогда он узнал, кто с ним говорит. Ничего ясного не сказал, плакал, повторял слова: “Что я наделал, что я сделал!” Факта покушения он не отрицал, но сумбурно представил обстоятельства убийства. Него увезли в ДПЗ».

Кому верить? Энкаведешнику Льву Миронову или врачу Михаилу Рослякову?

Ещё один факт, который говорит о многом: Борисов, начальник охраны Кирова, вызванный на допрос к Сталину, был убит по дороге охранявшими его чекистами (явно по распоряжению Ягоды).

Павел Павлович Буланов, ближайший сотрудник и порученец Ягоды, несколько лет спустя говорил на суде, что Ягоде…

«…было известно, что готовится покушение на Сергея Мироновича Кирова, что в Ленинграде у него был верный человек, посвящённый во всё – заместитель начальника Управления НКВД по Ленинградской области Запорожец, и что тот организовал дело так, что убийство Николаевым Кирова было облегчено, проще говоря, было сделано при прямом попустительстве, а значит и содействии Запорожца. Я помню, что Ягода мельком рассказал, ругая, между прочим, Запорожца за его не слишком большую распорядительность: был случай чуть ли не провала, когда по ошибке охрана за несколько дней до убийства Кирова задержала Николаева, и что у того в портфеле была найдена записная книжка и револьвер, но Запорожец вовремя освободил его».

Нарком внутренних дел Генрих Ягода в это время активно использовал возможность подслушивания правительственных телефонных разговоров, которую давал ему аппарат, купленный в Германии. Через два с половиной года он скажет на допросе:

«Ягода. – Особенно мне понадобилось подслушивание в дни после убийства С.М.Кирова, когда Ежов находился в Ленинграде. Но так как дежурить у подслушивающего аппарата в ожидании разговора между Ежовым и Сталиным у меня не было никакой физической возможности, я предложил Воловичу организовать подслушивание переговоров Ленинград-Москва на станции “В Ч” в помещении оперода.

Следователь. – Волович подслушивал разговоры между тов. Ежовым и тов. Сталиным?

Ягода. – Да, прослушивал и регулярно мне докладывал».

Как видим, карьера Захара Воловича, лучшего друга Маяковского и Бриков, стремительно развивалась – он уже Сталина подслушивал по правительственной связи («ВЧ»), находясь в оперативном отделе НКВД.

А советские литераторы в это время на страницах центральных газет и небольших многотиражек дружно выражали свою солидарность с властями. Так, 4 декабря на второй странице газеты «Красный вагончик» (московского вагоноремонтного завода имени Войтовича) было напечатано стихотворение Ильи Сельвинского «На чеку», в котором говорилось:

«Человек указательный палец возделИ тихо курок стронул.Теснее сплотимся вокруг вождейНепроницаемым строем!»

Но Сталин в тот момент совсем не собирался прятаться за «непроницаемым строем» своих приверженцев, вождю надо было (и как можно скорее) найти неопровержимые улики против тех, кого можно было назвать организаторами убийства Кирова. Вот тут-то ему и понадобился чекист Яков Агранов.

Аркадий Ваксберг:

«На короткое время Агранов возглавил ленинградское отделение НКВД, “очистил” город от “враждебных элементов”, выбил из арестованных нужные показания и дал Сталину “базу” для ареста Зиновьева и Каменева».

Григория Зиновьева, Льва Каменева и их соратников арестовали 16 декабря.

17 декабря 1934 года первым секретарём Ленинградского обкома и горкома ВКП(б) был избран приехавший со Сталиным член ЦК Андрей Жданов.

А 18 декабря в передовой статье газеты «Ленинградская правда» Зиновьев и Каменев были названы «фашистским отребьем».

После Якова Агранова Ленинградское управление НКВД возглавил Леонид Заковский (Генрих Штубис), который развязал в Ленинграде кровавый террор. Заковский, имевший всего два класса образования, лично участвовул в допросах, пытках и расстрелах и любил повторять:

«…если бы возникла необходимость заставить Карла Маркса сознаться в том, что он является агентом Бисмарка, я добился бы такого признания в два счёта».

Начало террора

Вернувшись в Москву, Сталин на очередном заседании политбюро обратился к его членам с просьбой, и они приняли постановление:

«Уважить просьбу т. Сталина о том, чтобы 21 декабря, в день пятидесятипятилетнего юбилея его рождения, никаких празднеств или торжеств или выступлений в печати или на собраниях не было допущено».

Историки объясняли эту просьбу вождя тем, что ещё не исполнилось сорока дней со дня кончины Кирова. Но учившийся в духовной семинарии Сталин хорошо помнил, что ему там преподавали:

«Во все эти дни необходимо совершать поминовение всем и со всяческим тщанием, особенно же необходимо соединять эти поминовения с приношением Страшнейшей и Живородящей Жертвы, Которая для этого и дарована…»

И Сталин об этой «Жертве» не забыл.

В конце 1934 года советские газеты писали не только о гибели ленинградского вождя. 17 декабря хабаровская газета «Тихоокеанская звезда» неожиданно высказалась на литературную тему, написав:

«“Умка белый медведь” – наиболее удачная пьеса Сельвинского».

А газета «За индустриализацию», считавшаяся промышленной газетой, откликнулась на появление у Сельвинского новой пьесы о Чукотке:

«Впервые в творчестве Сельвинского убедительно зазвучал характер коммуниста».

В декабре 1934 года на экраны страны был выпущен фильм «Весёлые ребята». Это было явное распоряжение вождя, желавшего как-то сгладить ту напряжённость, возникшую в стране после убийства Сергея Кирова. В советских кинотеатрах зазвучали песни, написанные композитором Исааком Дунаевским на стихи поэта Василия Лебедева-Кумача. Они тотчас были подхвачены зрителями. И часто можно было встретить человека, напевавшего: