Главная тайна горлана-главаря. Ушедший сам - Эдуард Филатьев

– Ничего, я из бутылки выпью.

И действительно, шутливо приложился к горлышку».

Сталин обратился и к Сигизмунду Леваневскому, который из-за поломки самолёта не вывез с льдины ни одного челюскинца. Вождь сказал:

«– И за границей есть немало известных лётчиков. Они тоже отправляются в рискованные подчас полёты. Зачем они это делают?.. Они летают за долларом. А вот зачем летали наши лётчики на Крайний Север? Скажем, зачем летал Леваневский? Разве мы обещали ему деньги, когда он летал к челюскинцам? Он сам вызвался помочь советским людям, оказавшимся на льдине вдали от берега».

И Сталин предложил тост за Леваневского и за всех лётчиков, ставших Героями Советского Союза.

А поэт Илья Сельвинский, покинувший «Челюскин» и из-за этого лишившийся наград и славы, обрушившейся на челюскинцев, был страшно расстроен.

Григорий Гаузнер:

«30 июня. Сельвинский рассказывает подноготную челюскинианы».

Эта «подноготная» состояла в том, что, по мнению Сельвинского, людей с утонувшего «Челюскина» можно было спасти, перевозя их с льдины не на самолётах, а на нартах:

«Шмидт должен был идти, а не дожидаться спасения и шумихи. Но он отбросил заграничные советы вести людей на материк, сказав: “Это не наша политика – победа сильной личности за счёт слабой”. Такой путь был политически невыгоден. Потому и была организована грандиозная экспедиция, чтобы показать всему миру мощь советской техники вообще и мощь авиации, в частности».

А «чистки» в СССР тем временем продолжались.

Вальтер Кривицкий:

«Как нельзя более кстати оказалась кровавая чистка Гитлера – в ночь на 30 июня 1934 года. На Сталина произвело большое впечатление то, как Гитлер расправился со своей оппозицией. Он скрупулёзно изучал каждое секретное донесение от наших агентов в Германии, связанное с событиями этой ночи».

6 июля (по другим сведениям – 25 июля) 1934 года в парижской клинике от костного туберкулёза в возрасте 45 лет скончался Нестор Иванович Махно.

8 июля Илья Сельвинский закончил новый вариант своей пьесы о чукчах «Умка белый медведь».

А 13 июля секретная команда Якова Серебрянского («группа Яши») была преобразована в Специальную группу особого назначения (СГОН) и подчинена непосредственно новому наркому НКВД Генриху Ягоде.

О событиях той поры – в воспоминаниях Ивана Гронского «Из прошлого…»:

«Летом того же 1934 года мы с А.Н.Толстым как-то навестили Горького. Сели обедать. Алексей Максимович обратился ко мне:

– Вы сердитесь на меня за Павла Васильева?

– Да нет, не сержусь, но я просто поражён тем, как вы могли написать такую вещь. Вы, Алексей Максимович, разглядели в Васильеве только проблему бутылок, которыми он не очень-то и увлекается. А стихи вы его читали?

– Мало. Так, кое-что.

– Как можно писать о литераторе, не читая его! Это совершенно потрясающей талантливости поэт!

Мы с Горьким вступили в спор на грани ссоры. Толстой встал и ушёл. Потом вернулся с пачкой журналов в руке:

– Ну что вы ссоритесь? Давайте-ка, я вам лучше стихи почитаю, это куда полезнее.

И Толстой, открыв журнал, начал читать. Одно стихотворение, потом другое, третье. Горький встрепенулся.

– Алексей Николаевич, кто это?

А Толстой продолжает читать.

– Кто, кто это? Что это за поэт? – басит Алексей Максимович.

И Толстой, перегибаясь через стол, говорит:

– Это Павел Николаевич Васильев, которого Вы, Алексей Максимович, обругали.

– Быть не может!

– Вот, пожалуйста, – Толстой передал журналы.

Горький взял и стал читать одно за другим стихотворения.

Дочитал… Налил себе виски:

– Неловко получилось, очень неловко.

Но дело, как говорится, уже было сделано.

Статья Горького больно задела Павла Васильева, но не отняла у него оптимизма, присущей ему склонности к озорству. Алексей Максимович писал, что Васильева надо “изолировать”, чтобы он не оказывал дурного влияния на молодых поэтов. В ответ на это Павел сочинил эпиграмму:

Пью за здравие Трёхгорки.Эй, жена, завесь-ка шторки,Нас увидят, может быть,Атексей Максимыч ГорькийПриказали дома пить.

Эту эпиграмму я прочитал Горькому. Горький рассмеялся:

– Какая умница! Ведь вот одно слово – “приказали”, всего-навсего одно слово. И одним словом он меня отшлёпал! Не придерёшься! Приказали! Ведь так говорили о своих господах: “Барин приказали!”, “Барыня приказали!”

После этого Горький относился к Васильеву значительно лучше».

С поэтом Васильевым влиятельные в советской литературе люди разобрались.

А энкаведешники арестовывать продолжали.

Аркадий Ваксберг:

«Тут вдруг произошло нечто совершенно невероятное. Во второй половине 1934 года (за отсутствием документальных данных конкретную дату назвать невозможно) Примакова арестовали. Что в точности произошло, какие причины побудили Сталина прибегнуть к такой мере, не вполне ясно и по сей день».

Вальтер Кривицкий:

«Показателен разговор, который был у меня в то время с Кедровым, одним из самых опытных следователей ОГПУ.

Я встретил его в нашей столовой, и мы разговорились о генерале Примакове, делом которого он занимался. В 1934 году этот генерал, член высшего командования армии, был арестован и отдан в руки Кедрову. Последний приступил к обработке своей жертвы с помощью всех тех методов, какие тогда были в ходу. Сам он говорил о них с признаками смущения.

– Но знаете, что случилось? – неожиданно заявил он. – Только он начал раскалываться, и мы знали, что пройдёт немного дней или недель, и мы получим его полное признание, как он был вдруг освобождён по требованию Ворошилова.

Из этого эпизода ясно видно, что обвинение против арестованного – даже готового “признаваться во всём” – не имеют никакого отношения к причинам, по которым он содержится в заключении».

Следователь Игорь Михайлович Кедров сам будет через пять лет арестован, и ему придётся на себе испытать все чекистские «методы» следствия.

А вот за какие провинности был арестован Виталий Примаков, так и осталось неразгаданной тайной.

В это время в Венеции с поразившим всех успехом проходил показ фильма «Весёлые ребята». Итальянские журналисты вообще не могли понять, как такую замечательную кинокартину можно было снять в Советском Союзе. В журнале «Марианна» выдвигалась версия: