Том 1 - Григорий Анисимович Федосеев

успокоиться от бешеной крутизны, от порогов и скал, преграждающих путь. Ревет, бросается по сторонам, как разъяренный зверь, скачет по шиверам, живая, трепетная, ненасытная.

— Ты думаешь, перейдем? — неуверенно спрашивает проводник, кивая в сторону брода.

— Я утром ходил по реке, в других местах еще хуже.

— Тогда будем тут переходить. — И он, осмотрев вьюки на спинах оленей, вскочил на учага. Но не сразу тронул караван, еще поглядел на беснующийся перед ним поток, выбирая проход между крупных обломков.

— Мод!.. Мод!.. Мод!.. — кричит каюр на оленей.

Солнце высоко. Оно, сверкая, отражается в бурном перекате, в ряби воды, обнажает дно Реканды, усеянное разноцветными валунами. Поток под караваном кипит серебром, брызги бесследно тают в синеве воздуха. Вода бешеными валами налетает, готовая опрокинуть и поглотить караван.

Долбачи торопит животных. Мы угрожающе кричим на них с берега. Учаг под проводником не достает дна, неожиданно всплывает. Вода перехлестывает через вьюки остальных животных. Один олень, заспотыкавшись, наступает на поводной ремень, падает, начинает биться в воде. Идущие следом за ним олени мешаются, совсем запутываются. Караван задерживается на самой быстрине. Долбачи что-то отчаянно кричит нам.

Я бросаюсь в поток. Ноги на скользких камнях теряют устойчивость. Кажется, река, собрав всю силу, накидывается на меня. Она сбивает с направления, сносит ниже к гудящему перекату. Но мне после невероятного напряжения удается задержаться и встать на ноги у самого края слива. Павел подбирается к оленям, перерезает ножом поводные ремни, и животные выходят следом за Долбачи на берег. Только один не поднялся, его подхватила вода, бросила ниже, ко второму перекату.

Примерно через километр мы должны были стать табором, поэтому здесь не задержались. Выжали воду из одежды, просмотрели вьюки и тронулись. Погибшего оленя оставили в реке на корм тайменям, а вьюк с него положили на учага.

Только мы выбрались на береговую возвышенность, как увидели караван оленей, спускающийся навстречу. Вот, оказывается, кого испугался сохатый.

Впереди на большом олене ехал эвенк. Больше никого с ним не было.

— Илья омахтинский, с Учура, — сказал Долбачи, узнав каюра.

Подъехав ближе, тот легко соскочил с оленя, бросил повод, и мы поздоровались, пожав друг другу руки.

— Моя люди потерял, — прошептал он обветренными губами.

— Как потерял?

— Совсем.

Эта новость меня ошеломила.

— Кто был с тобою? — спросил я.

— Елизар, фамилию моя не знает.

— Елизар Быков? — подсказал Павел.

— Быков, Быков.

— Где же ты его потерял?

— Он на Ямбуй ходи, не вернулся.

— Сколько дней, как он пропал?

— Два, — виновато ответил каюр.

— Ты искал его?

Глаза Ильи вдруг раскрылись и бессмысленно застыли.

— Искал ты его? — повторил я в гневе.

Илья не ответил, и я почувствовал, как кровь ударила мне в виски.

— Где твой табор, откуда ушел Елизар?

— Тут за марью, — сказал он, кивнув головою в сторону Ямбуя.

— Пошли туда и там решим, что делать, — предложил я, обращаясь к своим спутникам.

— Туда ходи я не могу, — запротестовал Илья каким-то неестественным голосом и отвернулся.

— То есть как это «не могу»? — спросил строго Павел, и его лицо густо покраснело. — Может, Елизар заболел или заблудился, а ты бросил его и не хочешь искать?! Нет, пойдешь!

В глазах Ильи блеснула ярость. Губы задергались, приоткрылись, и он лизнул их кончиком языка.

— Бери олень, вьюк, бери все. Илья близко Ямбуй один шаг не ходи! — закричал он.

— Почему же ты не хочешь идти? — спросил я как можно спокойнее.

— Не ходи моя туда…

— Может быть, ты знаешь, что случилось с Елизаром?

Каюр стоял перед нами ощетинившись, как пойманный в ловушку зверь, и молчал. Его взгляд был диким и острым.

Я вижу Илью впервые. Нет, это не добродушный, доверчивый эвенк, дитя природы. Он озлоблен, горит ненавистью. Понять не могу, что с ним.

— Клянусь, если что и случилось с Елизаром, то не без его участия, — выпалил Павел.

— Ну знаешь, это слишком!..

— Да поймите же: Елизар вырос в тайге с ружьем, лучший соболятник во всей округе, разве мог он заблудиться? Не иначе, Илья что-то с ним сделал.

— Долбачи, — обратился я к проводнику, — может, тебе он скажет, что случилось с Елизаром?

Тот пожал плечами и, подумав, сказал:

— Тут близко его табор, надо ходить туда, потом говорить будем, как и что.

— Пошли.

Илья решительно подошел к вьючному оленю, отстегнул бердану, отошел на два шага.

— Бери! — яростно крикнул он, кивнул на оленей и стал, как мне показалось, так, чтобы легко и быстро можно приложить ложу ружья к плечу.

У меня с плеча сполз ремень карабина, и леденящий холодок прошел от пяток до волос.

— Ты смотри!.. Шутить с тобою никто не собирается. — Павел шагнул к Илье.

Стало жутко в наступившем молчании. Казалось, пошевели ногою или открой рот, и произойдет страшное, непоправимое. Я еще не видел Павла, этого добрейшего человека, не способного муху обидеть, таким гневным. И, глядя на Илью, подумал: «Этому человеку ничего не стоит сейчас разрядить бердану в упор». Но тут подошел к Илье Загря. Он бесцеремонно обнюхал каюра и, усаживаясь рядом, скосил на меня умные глаза — дескать, ничего же плохого нет в этом человеке, уж я-то людей знаю!

Илья вдруг опустил отяжелевшую бердану, унял прерывистое дыхание. Но на сжатых губах так и осталась накипь злобы.

— Трогай! — крикнул Павел Долбачи и, подняв с земли конец повода, повел за ним связку оленей Ильи.

Я шел следом за караваном. Метров через пятьдесят оглянулся. Каюр стоял на том же месте, не отрывая от нас взгляд. И хотя мы готовы были тут, под Ямбуем, встретиться с любой неожиданностью, исчезновение Быкова показалось очень странным при таком подозрительном поведении проводника.

«Илья… Илья из Омахты… — мучительно думал я, всматриваясь в его смуглое лицо. — Он, кажется, работал в партии Самсонова… Какая-то история была с ним в прошлом году… Но какая? Нет, не вспомнить. А Быков не заблудился. В этом можно поклясться. Что же с ним приключилось?..»

— Павел! — окликаю я его. — Ты не знаешь этого каюра?

— Помните историю на Гунаме? Это проделка его, Ильи из Омахты!

…В прошлом году, в октябре, после окончания работ, не вышло с Алданского нагорья подразделение наблюдателя. Прошли все сроки. Легла зима, стужа сковала землю, начались снежные бураны. Вблизи района работ не было ни стойбища, ни поселений. Из-за непогоды нельзя было послать на поиски авиацию. Никто не знал, что могло случиться с людьми. К концу работы у них уже не оставалось продуктов и не было зимнего обмундирования. Их было четверо! А время шло. Только когда к концу месяца установилась летная