Брант "Корабль дураков"; Эразм "Похвала глупости" "Разговоры запросто"; "Письма темных людей"; Гуттен "Диалоги" - Себастиан Брант

Гуттен. Меня зовут, вот только кто и где — не разберу. Посмотрим-ка, в чем тут дело. Э, да это, никак, Свобода? Скорей туда! Что случилось? Кто здесь? Кто кричит?

Свобода. Свободу душат, Гуттен, — меня, Свободу, я и кричу. А душит меня вот кто — Булла Льва Десятого. Она действует с таким упорством, точно крепость осаждает, и, несомненно, решила опутать меня своими тенетами, а потом удавить.

Гуттен. Да избавят нас боги от такого несчастья! Но о какой булле ты говоришь, какую новую напасть ты нам возвещаешь?

Свобода. Вот об этой коварной обманщице, об этой Булле, которую послали к нам нечестивые римляне, отравители и колдуны, чтобы она всех вас обратила в рабство, а меня связала и убила.

Гуттен. Поразительно, как только нашлись люди, отважившиеся на подобную дерзость! Ну, Булла, ты, должно быть, отличаешься необыкновенною наглостью, если нападаешь на Свободу, ставишь ни во что доброе имя германца и, к тому же, не знаешь ни границы, ни меры в своем безрассудстве!

Булла. Ты так думаешь?

Гуттен. Да, именно так.

Булла. А уж не ты ли — тот, кому буллы обязаны отчитываться в своих действиях?

Гуттен. Не шути со мной, Булла: попробуй только у меня не отпустить Свободу — живо узнаешь, кто я такой. И запомни хорошенько: отныне пальцем не смей ее тронуть, если не хочешь познакомиться со мной поближе.

Булла. Я до тех пор буду шутить и посмеиваться, пока не увижу, что тебе принадлежит власть над буллами.

Гуттен. Говорю тебе, отпусти Свободу, если хочешь, чтобы мы были друзьями.

Свобода. Ты решился помочь мне?

Гуттен. Самым решительным образом, если смогу.

Свобода. А кто будут наши союзники?

Гуттен. Если случится нужда в союзниках, мы соберем сюда вольных простолюдинов и всех свободных и отважных людей Германии, а прежде других явится Франц, тот самый, который уже давным-давно воздвиг тебе храм и посвятил алтарь.

Свобода. Ты возвратил мне бодрость, вспомнив имя непобедимого героя. Так он придет нам на помощь?

Гуттен. Разумеется! По первому нашему зову.

Свобода. Я спасена!

Булла. Да, благодаря моей снисходительности, но при условии, что ты перестанешь кричать.

Свобода. Но я перестану лишь в том случае, если ты остановишься и дальше не пойдешь.

Булла. Уж не хочешь ли ты помешать мне попасть туда, куда мне нужно?

Свобода. Постараюсь помешать: буду кричать во всю мочь.

Булла. А я тебя изобью, как собаку, если ты хоть слово вымолвишь.

Гуттен. Ты изобьешь ее? А я буду стоять и смотреть?

Булла. Если пожелаешь — смотри. А будет невтерпеж — отойди в сторонку, пока я досыта угощу ее колотушками, как она того и заслуживает. Будешь еще мне докучать, ничтожная?

Гуттен. Ты куда, бесстыжая?

Булла. Куда хочу.

Гуттен. Почему ты ее не отпускаешь, как тебе было приказано? Отпусти, говорю, и оставь ее в покое.

Булла. Кто ты таков, чтобы приказывать буллам?

Гуттен. Тот, кого ты перед собой видишь, а если не уймешься — то и бока твои со мной познакомятся.

Булла. Ты это всерьез, скажи правду?

Гуттен. Серьезнее быть не может.

Булла. И ты один такой отыскался, что ставишь препоны буллам, обращающимся в Германии?

Гуттен. Есть ли еще другие, не знаю, но что касается меня, то я позабочусь, чтобы ты не чинила ей ни малейшей обиды.

Булла. Нелегкое дело ты затеваешь.

Свобода. Видишь, как она насупилась, как трясет головой? Честное слово, римляне немцев и за мужчин не считают!

Гуттен. Они узнают, какие мы мужчины!

Булла. Смотри, как бы не оказаться умнее, чем нужно.

Гуттен. Умнее, чем тебе выгодно, — это наверняка.

Булла. Ты даже не подозреваешь, в какие беды ты себя впутываешь, решившись на такой поступок!

Гуттен. Чем бы это ни кончилось, я запрещаю тебе пальцем к ней прикасаться. Слышишь?

Булла. Слышу, что ты уж слишком командуешь и отчаянно свиреп в речах.

Гуттен. И на деле — тоже, и ты скоро это почувствуешь, если только не уймешься.

Булла. Ты дерзаешь мне угрожать, ничтожнейший из людей?!

Гуттен. И выполню угрозу, низкая тварь!

Булла. Значит, ты меня презираешь?

Гуттен. Я просто растопчу тебя, если ты не перестанешь меня раздражать. Ну, ты куда двинулась, негодяйка?

Булла. Ты смеешь оскорблять меня хулой?

Гуттен. И даже действием!

Булла. Черная желчь тебя изводит.

Гуттен. А тебя изведет черная смола, и сейчас же! Стой, ни шагу дальше!

Булла. Ты все еще несешь свой вздор!

Гуттен. Ты все еще плюешь на мои слова? Куда ты лезешь, черепаха?

Булла. А вот как налечу на тебя быстрее ветра — сразу узнаешь, черепаха я или Пегас.

Гуттен. Шутки шутишь да куражишься! Что ж, ладно, но смотри не вздумай двигаться в путь вопреки моему повелению.

Булла. А где это написано, повелитель мой, что ты устанавливаешь законы для булл?

Гуттен. Нигде не написано, не раскрашено, но дай срок — и напишут и раскрасят!

Булла. Никчемный, как я смотрю, человечишка собирается чинить мне это беспокойство!

Гуттен. Грош цена и тебе самой, и твоей болтовне! Ну, если я не раздавлю тебя сегодня, как паука…

Булла. Ну, если я сегодня не собью с тебя спеси… И знай, что я шутить не расположена: с этого дня ты состоишь под судом и следствием.

Гуттен. А я стану преследовать тебя, пока не изведу.

Булла. Ступай, несчастный, в Рим, и чтобы ты был там до истечения шестидесятого дня!

Гуттен. Стой здесь, несчастная, целых шестьдесят дней!

Булла. Во имя и в силу святого повиновения!

Гуттен. Во имя и в силу вот этих кулаков!

Булла. Что это? Ты хочешь смешать меня с дерьмом? Да есть ли у тебя рассудок и здравый смысл, человек?

Гуттен. И кулаки — тоже.

Булла. Да, вот это любезный хозяин! Ну и прием же он мне оказал! Эй, ты! Знать больше не знаю и знать не хочу твою Свободу. Пойду в другое место — туда, где мне нужно исполнить повеление Льва Десятого.

Гуттен. В какое место?

Булла. А что тебе до этого?

Гуттен. Сегодня тебе придется дать мне отчет во всем, что ты делаешь и собираешься сделать.

Свобода. Разве я тебе не говорила, что ты еще раскаешься в своих намерениях? Теперь ты и сама видишь, насколько выгоднее было бы тебе послушаться моего совета.

Булла. Кто ты такой, что приезжающие сюда по делам должны давать тебе отчет?

Гуттен. Прежде скажи мне, кто ты такая, что осмелилась оскорблять Свободу Германии? Твое имя?

Булла. Прочти у меня на лбу.

Гуттен. «На вечную память». Так ты Булла, иначе говоря — Пузырь. Но почему тебя так назвали? Не потому ли, что ты пуста, и как одно-единственное дыхание тебя выдувает, так ты и исчезаешь — в один миг?

Булла. Ты уж слишком меня презираешь.

Гуттен. Слишком? Да разве пузыри не лопаются от первого же дуновения, едва успев возникнуть?

Булла. Я не из их числа: всей Германии не хватит на то, чтобы развеять меня по ветру.

Гуттен. Что за чушь, пропади ты пропадом? Думаешь, у Германии духа недостанет? Недостанет силы?

Булла. Нет, этого я не думаю.

Гуттен. Зачем же тогда хвастаться?

Булла. Знай, что я оберегаю свое достоинство.

Гуттен. Это — пожалуйста, не тронь только нашей Свободы. Какое, однако, достоинство может быть у буллы?

Булла. Какое было всегда, и тебе следовало бы принять меня здесь с большим почтением.

Гуттен. Почтение — к пустому пузырю?

Булла. Так уже заведено: мы являемся сюда пустыми и налегке, чтобы вернуться в Рим с грузом и поклажей.

Гуттен. Почему?

Булла. Об этом можно догадываться, но рассуждать нельзя.

Гуттен. И все же я не пойму, за что к тебе следует относиться с почтением и как его выражать. Уж не требуешь ли ты, чтобы мы возили тебя повсюду в сопровождении торжественной процессии?

Булла. Конечно, как возили другие буллы, до меня.

Гуттен. Вот, на самом-то деле, могущество: она уверена, что стоит ей повелеть — и все в тот же миг исполнится, хотя сама — пустышка, тень, призрак!