Брант "Корабль дураков"; Эразм "Похвала глупости" "Разговоры запросто"; "Письма темных людей"; Гуттен "Диалоги" - Себастиан Брант

Каэтан. Ну-ка, ну-ка, какие там еще тайны ты можешь выдать другим, если само ничего не знаешь?

Солнце. Это я-то не знаю? Не знаю, как ты пытаешься помешать Карлу стать преемником деда, хотя воля Максимилиана именно такова? Будь этот и еще многие другие твои замыслы известны немцам, они бы тебя жестоко возненавидели, если только того не хуже!

Каэтан. Пусть ненавидят, лишь бы боялись. А ты держи язык за зубами, не то будешь отлучено.

Солнце. Я слышу речи настоящего тирана!

Каэтан. Далее повелеваю тебе вынуть из колчана стрелы и вызвать чуму, поражая германцев скоропостижною смертью, дабы освобождались должности и приходы и можно было устанавливать новые пенсионы; тогда в Рим потекут деньги, да и мне, здесь, что-нибудь перепадет. Ведь уже давно у варваров умирает слишком мало богатых священников. Ты слушаешь, эй?

Солнце. Затаив дыханье.

Каэтан. Прежде всего меться в епископов, чтобы паллии не залеживались, бей каноников и аббатов, чтобы шли доходы вновь назначенным кардиналам. Нужно всемерно позаботиться об этих последних, дабы у них были деньги на необходимые расходы.

Солнце. Но если напускать на людей чуму, придется собрать облака, расстелить туман над землей и покрыть небо мглою, а я боюсь, что непогода будет тебе не по душе.

Каэтан. Главное — пусть начинается чума, чтобы должности освобождались. Облака же, насколько возможно, сдерживай, но если это совсем невозможно, действуй, как находишь нужным.

Фаэтон. О, гнуснейший из обманщиков! Теперь только я понял, что его печалит и что радует, когда он огорчается и когда ликует! Лишь бы торговля индульгенциями шла удачно — и он охотно согласится на хмурое небо, холод и вообще любую непогоду. Я сам хочу к нему обратиться. Слушай меня, ты, несчастный: «Пасти должен пастырь овец{941}, а не убивать».

Каэтан. Что ты говоришь, святотатец? Что ты там болтаешь, нечестивый возница? Да я тебя сейчас проклятиями в порошок сотру! Ты, я вижу, собрался смешать мои планы?

Фаэтон. Да, по мере сил. За что ты хочешь погубить тех, у кого сам же всеми способами выманиваешь деньги?

Каэтан. Ты, проклятый преступник, последний ты негодяй, отродье диаволово, ты что это ко мне привязался? Разве не справедливо, чтобы пастырь стриг своих овец?

Фаэтон. Справедливо, добрые пастыри так и делают, они стригут овец, но не сдирают с них шкуру, не режут их! Так и скажи Льву Десятому: если он не перестанет посылать в Германию столь неуемных легатов, одного за другим, то как бы, в конце концов, овцы не составили заговор против несправедливого и жестокого пастыря и не отважились на какой-нибудь достойный поступок. А про твой нрав они уж и песни сложили и, по-видимому, дольше терпеть его не намерены, хотя бы ты даже переправил через Альпы целые телеги с отлучениями и обрушил на их головы.

Каэтан. Ты колеблешь то, что должно быть неколебимо, а потому — анафема! Будь проклят! Вот какому наказанию я подвергаю тебя за неблагоразумные речи.

Фаэтон. А я предам тебя на осмеяние и поношение германцам, которых ты грабишь, а может быть — и на растерзание, если они захотят подать добрый пример потомству. Итак, будь посмешищем! Вот тебе от меня наказание!

Солнце. Брось этого болтуна, пора ехать вниз и уступить место вечеру. А он пусть себе болтает, обманывает, лжет, обирает и грабит на свой страх и риск.

Фаэтон. И к тому же — пусть погибнет злою смертью. Ну, ладно, подхлестнем коней и поедем отсюда.

Булла, или Крушибулл

Собеседники: Германская Свобода, Булла, Гуттен, Франц{942} и несколько немцев

Свобода. Ну, когда же, когда же…

Булла. Что «когда же», пьянчужка?

Свобода. Когда же ты, наконец, умеришь свою жестокость и перестанешь чинить мне эту неслыханно злую обиду?!

Булла. Ничего не слышу. Вот тебе!

Свобода. И хватит уж бить меня, богохульница!

Булла. Да я только начинаю.

Свобода. Пусть же Христос погубит тебя в самых страшных муках, негодяйка!

Булла. Ты еще и злословишь, несчастная?

Свобода. Разве злословить зло не значит славословить благо?

Булла. Опять ты бранишься?! Вот тебе, получай!

Свобода. Пусти меня, злодейка проклятая, лгунья, преступница, пусти, говорю! Что ты меня бьешь?

Булла. А ты что кричишь, пакостница?

Свобода. Сама же заставляешь!

Булла. Так я заставлю тебя молчать.

Свобода. Попробуй только — ничего не выйдет: пока я жива — не перестану кричать о твоих бесчинствах!

Булла. Что же, получай еще!

Свобода. Непоправимую беду навлекаешь ты на себя, если только разум и чувства меня не обманывают.

Булла. Что ты болтаешь, дура нескладная? Какую беду?

Свобода. Отмщение, достойное твоих злодеяний.

Булла. Замолчи!

Свобода. Не замолчу. Сегодня я должна высказать все!

Булла. Тебе говорю: молчи!

Свобода. А я говорю тебе: мне нужно сегодня высказаться — а иначе я так молча и погибну, словно Амиклы{943} в древности.

Булла. Что же ты намерена сказать?

Свобода. Я буду говорить — нет, громко кричать! — о тебе, о том, что ты явилась к нам с готовностью и намерением меня задушить.

Булла. Кому ты это скажешь?

Свобода. Всем, кто живет в этой стране, — всем германцам.

Булла. Ты собралась жаловаться на меня тем, кто так безропотно мне подчиняется?

Свобода. Подчиняется? О нечестивые слова, о нестерпимое оскорбление — утверждать, будто немцы подчиняются тебе! Тебе!! Слушайте, слушайте, германцы, это чудовищное поношение, недостойное ваших ушей, но взывающее к мести ваших рук: она хвастается, что вы-де подчиняетесь, служите ей! Убейте ее! Растопчите! Вколотите ей обратно в глотку эти слова!

Булла. Славное начало! Продолжай так же — и наверняка накликаешь на себя беду.

Свобода. А еще вернее — на тебя.

Булла. Ну, что ты мелешь, шкура потасканная? Ты накликаешь беду на меня?! Как бы не так!

Свобода. А что же, не накликаю, ты, источник порока и ложных клятв? Не накликаю — за всю твою коварную злобу и злобное коварство?

Булла. Ты еще храбриться вздумала, подлейшая из подлых? Смотри у меня!

Свобода. А что мне еще остается, раз ты так свирепствуешь?

Булла. Сама виновата — нечего было вопить. Ведь я приехала, чтобы потребовать к ответу Лютера, а ты тут при чем? Что ты лезешь не в свои дела?

Свобода. Как будто не ясно, чего ты добиваешься, уверяя, что преследуешь Лютера, или не понятно, что цель твоего приезда — ввергнуть меня в оковы и опутать Германию сетями позорного рабства. Это ты мне как раз и запрещаешь разглашать, опасаясь, как бы мои крики не вывели тебя на чистую воду.

Булла. Но тебе было бы выгоднее помолчать.

Свобода. И бесчестно и невыгодно.

Булла. Ну, как бы там ни было, а ты сейчас же прекратишь орать, слышишь?!

Свобода. Нет, я буду говорить, чего бы мне это ни стоило!

Булла. Эх, если я брошу поводья, не буду больше себя сдерживать и выплесну на тебя весь свой гнев, — вот когда ты пожелаешь, наконец, образумиться, да уж будет поздно! Впрочем, стоит ли дольше терпеть? Я говорила, что тебе лучше молчать, говорила? Так вот же тебе, дрянь ты этакая, вот тебе, получай!

Свобода. Клятвопреступница, враг законов, я сделаю все, чтобы погубить тебя, если только вырвусь из твоих когтей! Будет драться, проклятая, перестань немедленно!

Булла. Будет и тебе вопить, пустомеля, перестань немедленно!

Свобода. Ты у меня кувырком отсюда вылетишь, в слезах отправишься восвояси.

Булла. Вот тебе! Вот тебе!

Свобода. Ах, как долго они не идут, те свободные люди, которых я звала! Ну, что ты меня бьешь, ничтожнейшая из булл?

Булла. А ты что кричишь, дурья башка? Ну-ка, еще разок!

Свобода. Заклинаю вас, германцы! Помогите, сограждане! выручайте, земляки, соотечественники, соседи, ближние, дальние — все!

Булла. Вот тебе!

Свобода. Молю вас, германцы! Не оставьте, сограждане! Спасите несчастную Свободу! Отважится ли кто оказать мне поддержку? Найдется ли человек поистине свободный, преданный добродетели, любящий справедливость, ненавидящий обман, почитающий право, гнушающийся преступлением? Найдется ли поистине германец?