Мост короля Людовика Святого. Мартовские иды. День восьмой - Торнтон Уайлдер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Взошла луна.
Около полуночи Джордж громко вскрикнул и вскочил, расшвыряв простыни, точно рыба выпрыгнула из воды.
— Нет! Нет!
— Ш-ш, Джордж. Мама тут, с тобой.
— Где я?
— Мы в Форт-Барри. Ничего не случилось, милый.
Джордж разрыдался. Он мотал головой из стороны в сторону, бился о спинку кровати. Проснулась Энн и завела свое: «Плакса! Девчонка!» Он отмахнулся от стакана воды, поданного матерью. Сшиб ее руку со своего лба. Полчаса прошло, а он все плакал, словно томимый неизбывным отчаянием. Мать в полной растерянности металась по комнате. Послать за отцом Диллоном? Вдруг она услышала шум в коридоре — какие-то подгулявшие постояльцы возвращались к себе под конвоем самого мистера Корригана.
— Потише, господа, потише. В доме уже многие спят. Джо! Джо!.. Билл!!. Ты же не в свою дверь ломишься. Тебе вот сюда, сюда… Не шаркай ногами, Джо, — вот, правильно!
Юстэйсия Лансинг оделась и подняла Энн. Велела ей надеть платье и спуститься вниз.
— Скажешь мистеру Корригану, что у твоего брата нервный припадок. Пускай он разбудит мистера Эшли и попросит его прийти сюда попробовать успокоить Джорджа.
Энн, гордая своей миссией, выполнила ее пунктуально. Через несколько минут Эшли вошел в комнату.
— Джон, его мучают кошмары. Я с ним не могу сладить. Ему завтра предстоит операция — доктор Хантер должен удалить ему миндалины… Энн, уймись и ступай спать!
Энн, забравшись с ногами на материну постель, квохтала: «Девчонка! Девчонка!»
Эшли подошел и сел с нею рядом. Спросил негромко, доверительным тоном:
— Зачем ты так, Энн?
— А мальчики не плачут.
— Слыхал. Так принято считать в Коултауне.
— Все так думают.
— Коултаун — совсем крохотное местечко, Энн. Миллионам американцев оно неизвестно даже по названию. Есть много такого, о чем в Коултауне и понятия не имеют. Мне бы не хотелось думать, что вы с Констанс — просто маленькие коултаунские кумушки, ограниченные и невежественные. Маленькие провинциалочки, которые смотрят на все не своими глазами, а глазами Коултауна.
— Что вы хотите сказать, мистер Эшли?
— Разве ты не знаешь, что даже самым сильным, храбрым мужчинам случается иногда плакать?
— Нет… Папа никогда не плачет. Папа говорит, что…
— Авраам Линкольн плакал. Царь Давид плакал. Это-то ты должна знать. Мы тут совсем недавно читали вслух книгу, где рассказано, как плакал Ахилл — уж мужественнее Ахилла не было никого на свете. «И крупные слезы падали ему на руки», — говорилось в книге. Твой брат вырастет мужественным и сильным, а все-таки ему иной раз случится заплакать.
Энн притихла. Джордж лежал, затаив дыхание. Эшли пересел в кресло около его постели и незаметно сделал Юстэйсии знак отойти подальше. Склонившись над мальчиком, он заговорил вполголоса.
— Я знаю, каково это, когда снятся страшные сны, Джордж. У меня у самого это бывало. Тебе неприятна мысль о завтрашней операции?
— Нет. Операции я не боюсь. Тут… тут другое.
— Снов обычно не принимают всерьез, а между тем они могут быть очень страшны. И очень похожи на явь. Мне такие сна снились после того, как я пропорол себе щеку. Видишь шрам, вот здесь, у подбородка? Я копнил сено, и вилы ударили меня по лицу. Мне тогда было столько лет, сколько теперь тебе… А ты помнишь, что тебе снилось?
— Нет… Не все.
— Нас никто не слышит.
— Он за мной гнался.
— Кто?
— Какой-то… великан. В руке у него был нож, каким срезают высокую траву.
— Серп или коса?
— Скорей, серп — круглый.
— А ты знаешь, кто был этот великан?
— Нет, просто великан. И он смеялся, будто все это в шутку, только…
— Но тебе удалось убежать.
— Я теперь боюсь снова заснуть. Я повернулся и сделал ему что-то такое. И он… лопнул. Мистер Эшли, это было так страшно. У меня под ногами сделалось скользко и мокро, словно я его ранил или… или, может, убил. А я хотел только оттолкнуть его.
Джордж замолчал и отвернулся к стене. Он весь дрожал.
— Понимаю, все понимаю. Да, это очень страшный сон. Не мудрено, что он так потряс тебя. Но знаешь, в нем есть и что-то хорошее. Человек должен уметь защищаться, когда на него нападают. Этот сон означает, что ты растешь, Джордж!
— А он не приснится мне опять, если я засну?
— Подойди к окну и выгляни. Взошла луна, и на площади сейчас светло. Посмотри на Памятник павшим. Видишь фигуру солдата, как он стоит, высоко держа голову? Людям пришлось сражаться. Они вовсе не хотели сражаться, не хотели убивать, а пришлось. Знаешь ты кого-нибудь, кто участвовал в Гражданской войне?
— Да, я нескольких знаю, мистер Эшли. Мистер Киллигру с железнодорожной станции участвовал, и дедушка Дэна Мэя, и мистер Коркоран, кажется, тоже.
— Да, он был полковым барабанщиком. Подумай, Джордж, что пришлось испытать этим людям, а теперь вот все спокойно и тихо кругом… Ты набери побольше воздуху в легкие. Воздух тут куда лучше, чем в Коултауне, можешь мне поверить… А знаешь, тебе еще и потому снятся страшные сны, что у тебя горло все забито. Завтра доктор Хантер прочистит его, и все будет хорошо… Джордж, почему ты никогда летом не работаешь на ферме, как Роджер? Ты сильный паренек, но ничто так не развивает силу, как физическая работа. Это, конечно, нелегко — целыми днями мотыжить землю или копнить сено, доить коров или таскать свиньям корм… Ну, а теперь ложись.
— Папа не позволяет. Он говорит, у нас денег много, и работать мне незачем.
— Это он в шутку. Деньги тут совершенно ни при чем. Мы ведь с твоим отцом близкие друзья, я с ним поговорю, объясню, как это полезно. А у мистера Белла в летнее время каждая пара рук на счету. Ты не лодырь, Джордж, я тебя знаю. Такому работнику любой фермер рад будет.
— Спасибо вам, мистер Эшли.
— Скажи, Джордж, что вокруг чего обращается, Солнце вокруг Земли или Земля вокруг Солнца?
— Земля вокруг Солнца, мистер Эшли.
— А еще что, кроме Земли?
— Луна и… и планеты, наверно.
— А Солнце что в это время делает?
— Несется в пространстве быстро-быстро.
— И мы вместе с ним?
— Да.
— Будто мы на борту корабля, плывущего по небу. — Пауза. — Знаешь, я часто перед тем, как заснуть, ясно ощущаю это. И вот мы несемся с такой невероятной скоростью, а между тем ты видел, как спокойно и тихо сейчас на площади внизу. Удивительное явление, правда?
— Да, сэр.
— Удивительное явление.
Эшли постоял немного, глядя в раскрытое окно, потом возвратился на прежнее место у постели мальчика.
— А кем ты хочешь стать, когда вырастешь, Джордж? — Ответа не было. — Все еще собираешься ехать в Африку спасать львов от истребления?
— Нет, я…
— Что, есть новый план?
— Я… Пожалуйста, наклонитесь ко мне поближе, мистер Эшли, я не хочу, чтоб кто-нибудь слышал, кроме вас… Вы когда-нибудь были в театре, мистер Эшли?
— Как же, был. Я видел «Гамлета» с Эдвином Бутом в главной роли.
— Правда?.. А мы с мамой и Фелиситэ прочли всего «Гамлета» вслух.
— Вот как!
— Брат Эдвина Бута убил президента Линкольна, верно?
— У них это, видно, было семейное, Джордж. Нервы не в порядке.
— Когда я учился в одной военной школе, нас водили на «Хижину дяди Тома»… Я хочу стать актером, мистер Эшли.
Затеяв с подростком серьезный разговор о жизни, мы ступаем на зыбкую почву, бредем узкими тропинками грез, по обе стороны обрывающимися в пропасть. Эшли не дано было знать, кто тот, с кем он разговаривает сейчас, что его ожидает впереди.
— Если есть у тебя талант и воля, Джордж, сможешь стать кем захочешь. В другой раз я расскажу тебе об Эдвине Буте поподробней. Но если ты о такой карьере мечтаешь — тем более тебе нужно поскорей избавиться от миндалин. Никаких великанов в гостинице «Фермерской» нет, Джордж. Спокойной ночи. И скажи матери, что ты теперь будешь спать, пусть она отдохнет тоже.
Юстэйсия проводила Эшли до двери. С трудом овладела своим дыханием, чтобы выговорить слово-два благодарности. Потом села у окна и просидела около часу молча, почти не шевелясь, точно слушая ритм движения того корабля, что несет в пространстве ее и ее близких. Голову она подпирала рукой, на губах была чуть заметная, неосознанная улыбка. За этот час она избавилась от остатков горького чувства, томившего ее много лет, — выбросила их за борт. Она перестала завидовать браку Беаты Эшли.
Лет двадцать тому назад, в свой медовый месяц в заснеженном, обледенелом Нью-Йорке, Юстэйсия увидела однажды в магазинной витрине копию «Благовеста» Милле. И ей показалось, что ничего лучше этой картины не может создать человеческий гений, что мир и покой навсегда поселятся в доме того, кому она будет принадлежать. А в соседней витрине красовалась алебастровая модель Тадж-Махала. Она никогда даже этого слова не слышала, но на плакатике рядом можно было прочесть всю историю сооружения знаменитого мавзолея — памятника супружеской любви. Благодаря хитроумному осветительному устройству он представал перед зрителем то будто на заре, то в лучах яркого полуденного солнца, то при лунном свете. «Как хорошо иметь много денег, чтоб можно было приобретать подобные сокровища», — подумала она тогда. Лишь много позже к ней пришло понимание, что прекрасное существует не для того, чтобы обладать им, но чтобы смотреть на него и радоваться красоте. В «Сент-Киттсе» она научилась справляться с внезапными приступами гнева. И вот теперь, в Форт-Барри, исцелилась от тягостного завистливого чувства.