Омут памяти - Александр Яковлев

Но случались и нарушения установленных порядков. Когда просачивались группы в 2–3 человека, то их, вопреки указаниям, зачисляли рядовыми в постоянно убывающие ряды наших рот и батальонов. Происходило все это, как правило, по сговору с особистами: они заказывали нам "языков", а мы за это как бы выкупали у них "окруженцев". Неразбериха как норма фронтовой жизни помогала и здравым решениям.

За время войны только военными трибуналами было осуждено свыше 994 000 советских военнослужащих, из них свыше 157 000 — к расстрелу, то есть пятнадцать дивизий были расстреляны своими. Более половины приговоров приходится на 1941–1942 годы. Значительная часть осужденных — бойцы и командиры Красной армии, бежавшие из плена или вышедшие из окружения. Плен, нахождение за линией фронта квалифицировались как преступления постановлением ГКО СССР от 16 июля 1941 года, а также приказом наркома обороны СССР Сталина № 270 от 16 августа 1941 года. В этом приказе обвинен в измене и переходе на сторону противника командующий 28-й армией генерал-лейтенант Качалов. На самом деле он погиб в бою еще 4 августа 1941 года. В сентябре того же года были арестованы и приговорены к 8 годам лишения свободы его жена и мать жены. Доброе имя генерала Качалова было восстановлено лишь после смерти Сталина благодаря неустанным хлопотам его жены.

27 декабря 1941 года издается постановление ГКО СССР № 1069сс, регламентирующее проверку и фильтрацию освобожденных из плена и вышедших из окружения "бывших военнослужащих Красной Армии". С того момента все они направлялись в специальные лагеря НКВД. Эти лагеря представляли собой военные тюрьмы строгого режима. Заключенным запрещалось выходить за зону, общаться друг с другом, переписываться с кем бы то ни было. На запросы о судьбе этих людей руководство НКВД отвечало, что сведениями не располагает.

В апреле 1943 года был издан Указ Президиума Верховного Совета СССР о создании каторги. Каторжане направлялись в шахты, на рудники, в металлургическую промышленность, на лесозаготовки. Кроме "политических", там работали и осужденные солдаты и офицеры из бывших военнопленных.

Подобная судьба постигла и репатриантов. От документов, свидетельствующих о том, сколько пришлось пережить репатриантам, оказавшимся за колючей проволокой в проверочно-фильтрационных лагерях, можно сойти с ума. Приведу выдержки из некоторых писем:

"…Мы уже не можем двигать ноги. Кормят плохо. Обращаются, как с собаками… Ходим как мухи, объевшиеся червивым борщом, которого за три года в Германии не видели…" (12.08.45, репатриантка Н. М. Островская) "…Живем очень плохо, питание ужасное, дают хлеба триста граммов в день, натуральное тесто, горячая пища три раза в день — полтора литра наполовину с червями, с сушеной брюквой и красной капустой. Сказать по правде, при немцах мы получали гораздо лучше и сытнее. Очень многие девушки лежат в больнице, при смерти от голода. Все девочки грязные ходят, скоро заедят вши. Очень многие покончили жизнь самоубийством. Поживу неделю и кончу жизнь свою, так как жизнью не дорожу" (13.08.45, репатриантка Г. Гелах).

К лету 1945 года на территории СССР действовало 43 спецлагеря и 26 проверочно-фильтрационных лагерей. На территории Германии и других стран Восточной Европы работало еще 74 проверочно-фильтрационных и 22 сборно-пересыльных пункта. К концу 1945 года через эту сеть прошли свыше 800 000 человек. Через шесть специальных запасных дивизий прошло еще 1 230 000 человек.

Проверки длились годами, начальство не торопилось, поскольку спецлагеря и "рабочие батальоны" представляли собой дармовую рабочую силу, вполне сравнимую с той, что давал ГУЛАГ. Тяжелые лишения несли дети. Директивы НКВД предписывали проявлять бдительность в отношении подростков 12–16 лет, которых, как говорилось, могли во время оккупации завербовать немецкие спецслужбы для шпионажа и диверсий.

В районах Колымы, Норильска, Караганды, в Мордовии и Коми были созданы особые каторжные лагеря на 100 000 человек. Во Владимире, Александровске и Верхнеуральске — особые тюрьмы на 5000 человек. Не менее половины обитателей этих лагерей и тюрем были лица, "подозрительные по своим антисоветским связям", — бывшие военнопленные и гражданские репатрианты.

Смерть Сталина мало что изменила в положении бывших советских военнопленных и гражданских репатриантов. Высшее начальство вернулось к проблеме военнопленных только в 1955 году.

Но вовсе не из-за милосердия, а совсем по другой причине. Дело в том, что председатель КГБ Серов сообщил в ЦК, что находящиеся на Западе "невозвращенцы" из числа бывших военнопленных и "остарбайтеров" могут быть использованы в качестве боевой силы в будущей войне против СССР. С учетом предложений Серова 17 сентября 1955 года был принят Указ Президиума Верховного Совета СССР "Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941–1945 годов".

Вот так! Амнистия объявлялась тем, кто служил в полиции, вооруженных силах Германии, сотрудничал с карательными и разведывательными органами Германии и ее союзников, но не касалась тех, кто без всякой личной вины оказался в советских лагерях.

Публикация указа вызвала поток писем в высшие партийные и правительственные инстанции. Бывшие военнопленные выражали свое недоумение и настаивали на скорейшем восстановлении справедливости. В результате была создана комиссия под председательством маршала Жукова. 4 июня 1956 года Жуков представил доклад, в котором впервые были приведены убедительные свидетельства произвола в отношении военнопленных. Маршал поставил вопрос о пресечении творимых беззаконий и восстановлении справедливости.

В Постановлении ЦК КПСС и Совета Министров СССР "Об устранении последствий грубых нарушений законности в отношении бывших военнопленных и членов их семей" от 29 июня 1956 года руководство, признав несправедливость политики сталинского режима, не пошло дальше амнистии тех, кто, не совершив преступлений, длительное время находился на каторге, в тюрьмах, лагерях, в рабочих батальонах.

С тех пор правители СССР не хотели обращаться к проблемам бывших военнопленных и гражданских репатриантов, полагая их исчерпанными. Как председатель Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий, я решил вернуться к этому вопросу. Доложил Горбачеву. Михаил Сергеевич согласился, но посоветовал договориться с Генеральным штабом. Я дважды разговаривал по этому поводу с Ахромеевым, начальником Генштаба, но безрезультатно. "Вы же фронтовик, Сергей Федорович, знаете, как и я, почему попадали в плен наши солдаты. Среди них трусов и перебежчиков были буквально единицы. Давайте вернем честное имя миллионам фронтовиков". — "Согласен с оценкой, — отвечал Ахромеев, — но возражаю против реабилитации". По его логике, подобная мера нанесла бы ущерб государственной безопасности. Она, видите ли, может снизить боевой дух нынешней армии, отрицательно скажется на дисциплине в ее рядах.