Омут памяти - Александр Яковлев

Уже в наше время ко мне домой зашли Андрей Синявский и Мария Розанова. Чаевничали весь вечер, вспоминали те тяжелые дни, когда только отдельные духовные пастыри осмеливались прорываться со своими посланиями к людям, к интеллигенции, показывая всю нелепость сложившейся в стране обстановки, бездарность власти, не понимающей своего ничтожества, особенно когда речь шла о культуре. Передо мной сидел мудрый служитель духа.

Вернемся, однако, к тому времени. Власти все чаще стали прибегать к психиатрии как средству борьбы с инакомыслием. Эта практика связана прежде всего с именем Андропова. В 60-е годы был "теоретически обоснован", по указанию КГБ, диагноз "вялотекущая шизофрения", позволявший объявить больным любого человека, если это потребуется властям. Численность узников специализированных психиатрических больниц стала быстро расти. По свидетельству тех, кто, будучи здоровым, прошел такое лечение, "психушки" были страшнее тюрем и лагерей.

Через своих агентов, которыми был наводнен журналистский мир, КГБ вел массированную кампанию по дискредитации инакомыслящих как психически ненормальных людей. Подобные кампании не прекращались и тогда, когда диссидентов высылали за границу и лишали гражданства. Так было с Тарсисом, Буковским, Есениным-Вольпиным и другими.

Иными словами, власть продолжала свой контроль за жизнью интеллигенции, разделив ее на подозреваемых и на временно не-подозреваемых, на выездных и невыездных, на печатаемых и непечатаемых, на награждаемых и ненаграждаемых, приглашаемых на официальные банкеты и неприглашаемых.

Напомню наиболее близкие по времени примеры травли Андрея Сахарова и Александра Солженицына.

"Комитет Госбезопасности информирует о том, что 7 сентября 1973 г. жена Солженицына пригласила к себе на квартиру академика Сахарова с женой и имела с ними двухчасовую беседу. Выражая мнение Солженицына, его жена в беседе настойчиво проводила мысль о необходимости дополнительного обращения Сахарова к мировой общественности по более широкому кругу проблем, касающихся якобы отсутствия свобод в Советском Союзе…"

В январе 1974 года на Политбюро специально обсуждался вопрос "О Солженицыне". Открывая заседание, Брежнев, говоря о книге "Архипелаг ГУЛАГ", сказал:

"Это грубый антисоветский пасквиль… По нашим законам мы имеем все основания посадить Солженицына в тюрьму, ибо он посягнул на самое святое: на Ленина, на наш советский строй, на Советскую власть, на все, что дорого нам… Этот хулиганствующий элемент Солженицын разгулялся".

Ю. Андропов заявил на этом же заседании:

"…Я, товарищи, с 1965 года ставлю вопрос о Солженицыне. Сейчас он в своей враждебной деятельности поднялся на новый этап… Он выступает против Ленина, против Октябрьской революции, против социалистического строя. Его сочинение "Архипелаг ГУЛАГ" не является художественным произведением, а является политическим документом. Это опасно, у нас в стране находятся десятки тысяч власовцев, оуновцев и других враждебных элементов… Поэтому надо предпринять все меры, о которых я писал в ЦК, то есть выдворить его из страны…"

Александр Солженицын вскоре был насильственно выслан из СССР и лишен гражданства.

В декабре 1979 года Андропов снова докладывает о Сахарове. Доносит, что он "в 1972–1979 годах 80 раз посетил капиталистические посольства в Москве", имел более "600 встреч с другими иностранцами", провел "более 150 так называемых пресс-конференций", а по его материалам западные радиостанции подготовили и выпустили в эфир "около 1200 антисоветских передач". Все было подсчитано, но предать суду Сахарова тогда побоялись из-за "политических издержек".

В это время я работал за рубежом. Академик Арбатов, посетив меня в Канаде, рассказывал, что "наверху" активно искали форму расправы с Андреем Дмитриевичем. Наконец 3 января 1980 года Политбюро решило лишить Сахарова всех высоких званий и "в качестве превентивной меры административно выселить из Москвы в один из районов страны, закрытый для посещения иностранцами".

С началом Перестройки в духовную жизнь пришли новые надежды. Но репрессивная машина и психология нетерпимости не хотели сдавать своих позиций. Да и некоторые писатели, особенно те, кто, кроме доносов, ничего создать не могли, держались за прошлое, как блохи за старый кожух. В сталинско-андроповском заповеднике им было тепло и уютно. Они были начальниками. Честно говоря, я был искренне убежден, что свобода предельно сузит поле доносов, дрязг, разного рода разоблачений… Карательные службы умело все это использовали, чтобы держать в узде творческую интеллигенцию. Но "мастера пера", работающие в жанре политического и прочего сыска, до сих пор продолжают сочинять компроматы, разоблачать "агентов влияния", заниматься доносительством. Сегодняшние публичные "сигналы" очень похожи на донесения карательных служб прошлых времен, которые я читал и читаю в изобилии, занимаясь реабилитацией жертв политических репрессий.

Все смешалось в российском доме: некоторые бывшие антисоветчики стали певцами советской власти, бывшие антикоммунисты — новокрещеными большевиками, а те, кто клеймили империю последними словами и с нетерпением ждали ее краха, теперь магическим образом превратились в певцов великодержавности. Есть и бывшие "инакомыслящие", которые теперь обижены на российскую Реформацию только за то, что она лишила их заработков на разоблачениях режима.

Свобода слова и творчества набирала обороты, а от КГБ, как и раньше, продолжали поступать записки о враждебной деятельности интеллигенции, литературные "обзоры". Например, в июне 1986 года КГБ направляет записку в ЦК "О подрывных устремлениях противника в среде советской творческой интеллигенции". В записке перечисляются фамилии многих известных писателей, которых "обрабатывают" иностранные разведки. Сообщается, что "Рыбаков, Светов, Солоухин, Окуджава, Искандер, Можаев, Рощин, Корнилов и другие находятся под пристальным вниманием спецслужб противника". Вновь упоминаются Солженицын, Аксенов, Копелев, Максимов как "вражеские элементы".

Война с духовенством

Наибольшее число жертв из православного духовенства при Сталине приходится на 1937 год: всего тогда было репрессировано 136 900 человек, из них расстреляно 85 300 человек. В 1938 году соответственно — 28 300 и 21 500; в 1939 году — 1500 и 900; в 1940 году — 5100 и 1100. И наконец, в 1941 году репрессировано 4000 священнослужителей, из них казнено 1900.

В 1918 году Русская Православная церковь имела 48 000 приходов, в 1928 году — чуть больше 30 000. В Москве из 500 храмов к 1 января 1930 года осталось 224, а через 2 года — только 87. До революции в Ярославской губернии было 28 монастырей. К 1938 году там были закрыты все монастыри и более 900 церквей.