Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!» - Рудольф Риббентроп

Туберкулез почки, которым он заболел через инфицированное молоко, привел — как я уже упоминал — к удалению одной почки. После выздоровления и возвращения из Германии отец, по протекции одной влиятельной нью-йоркской семьи, поначалу несколько месяцев работал в Нью-Йорке в качестве daily reporter (репортера) для некоторых газет: «…и эта, вероятно, самая волнующая из всех профессий дала мне возможность больше, чем все остальное, заглянуть в американскую душу с ее жаждой действия, новости и сенсации». Он считал эту деятельность одним из самых интересных воспоминаний из своей американской жизни.

По приглашению одного друга он в конце концов возвратился в Оттаву, с тем чтобы попробовать себя в роли самостоятельного предпринимателя. Интересны также его знания о структуре и системе Британской империи. Знания, которые он смог собрать, поскольку с помощью отца одного своего друга, верховного лорда-судьи Канады, был введен в Rideau Hall (Ридо-холл), резиденцию генерал-губернатора. Записки отца о его времени в США и Канаде были опубликованы под названием «Между Москвой и Лондоном». Краткий отрывок из них достаточно интересен, чтобы привести его здесь:

«Общественная жизнь канадской столицы обладала своеобразным очарованием. Центром ее был Ридо-холл, резиденция генерал-губернатора, имевшая в те времена хозяином особенно достойного представителя английской короны в лице герцога Коннаутского, брата короля Эдуарда VII. Герцогиней была немецкая принцесса Маргарита Прусская, дочь нашего «Красного принца» из войны (18)70-х годов. Отец одного друга, верховный лорд-судья Канады, взял меня в Ридо-холл. Прекрасные часы я провел в доме этого английского вельможи и его супруги, бывшей очень любезной со мной, как немцем, вместе с их очаровательной дочерью Патрицией, позднее леди Патрицией Ремзей. Моя скрипка также временами приходилась здесь к месту. Старого герцога я встретил вновь, когда был послом в Лондоне. Теперь уже восьмидесятилетний, он любезным образом вспомнил некоторые пережитые нами совместно эпизоды из старых времен.

Оттавское общество, группировавшееся вокруг дома губернатора, состояло из семей функционеров правительства, министров, судей, офицеров и влиятельных людей из делового мира. К приемам и праздникам все выдающиеся семьи со всей страны приглашались в Ридо-холл.

В то время я, молодым человеком, с восхищением установил, как мастерски Англия умеет, хотя и предоставив своим доминионам полную независимость, все-таки — и, собственно, лишь через персону генерал-губернатора — во всех вопросах удерживать их в тесной связи с метрополией. Начиная с известного лорда Стратконы из компании Гудзонова залива и до сегодняшнего дня значительное количество ведущих и успешнейших канадских семей, старых и новых, привязаны к английской короне через «пэрство» и «рыцарство». Деловые интересы во многих областях также тесно связаны с Англией и другими доминионами. По этим причинам в Оттаве в 1932 году была провозглашена новая большая Торговая хартия Британской империи. (…)».

Ни Первая, ни Вторая мировая войны не были популярны в Канаде, тем не менее английская политика добилась того, что канадцы в обеих войнах, не колеблясь, отправили своих сыновей проливать кровь за английскую метрополию. То же самое было и в других английских доминионах. Эта стойкая сплоченность Содружества — важная функция английского королевского дома и один из самых больших секретов британской имперской системы, которая, будучи органически выросшей и построенной на опыте многих поколений, является прямо-таки произведением искусства организации и управления.

Из разговоров родителей, естественно, особенно интенсивных во время нашего пребывания в Лондоне, мне уже довольно рано стали известны некоторые структуры британского общества. Так еще до того, как мы переехали в Лондон, я знал, что дворянский титул в Англии переходит только к старшему сыну, его братья часто зовутся совсем по-другому. При этом не существует и формального принципа «равенства по происхождению», который на континенте часто играет такую большую роль. Родители также не забыли упомянуть мне о том, что снобизм в смысле установления перегородок между слоями общества в Великобритании часто гораздо сильнее выражен, чем у нас, однако его не особенно «афишируют». Регулярное присвоение титулов — кстати сказать, по представлению правительства — делает возможным постоянное обновление.

Отец прошел Первую мировую войну офицером в «Торгауских гусарах» и, награжденный после ранения и болезни в 1917 году Железным крестом 1-го класса, был командирован весной 1918 года в Турцию в качестве адъютанта полномочного немецкого военного представителя. После некоторых приключений, доведших его даже до Одессы, он в конечном итоге в 1919 году через Италию вернулся в Германию и был направлен в военное министерство в Берлин. Первое время, проведенное им в Германии после окончания Первой мировой войны, он описал следующим образом:

«Однажды я должен был явиться к генералу фон Секту, которого знал еще с Константинополя, и поехать с ним в Версаль. До этого не дошло. Когда мы в Берлине получили текст договора, я прочел его за ночь и выбросил в мусорную корзину в святой уверенности, что не может быть такого немецкого правительства, которое подпишет нечто подобное. Министр иностранных дел граф фон Брокдорф-Ранцау ушел в отставку, но договор все же был затем подписан.

Если до того я еще сомневался, не остаться ли мне на действительной службе в армии, то теперь этот вопрос был решен. Я подал в отставку и снова стал коммерсантом. Решение пойти в экономику далось мне легко, ведь в годы моего пребывания в англоговорящих странах я приобрел значительные коммерческие познания. Тем не менее, поначалу у меня было значительно больше трудностей, чем я ожидал. В Германии в области коммерции люди, очевидно, не доверяли отставному гусарскому обер-лейтенанту и к американскому коммерческому опыту относились в те времена не менее подозрительно.

Несмотря на это уже в начале лета 1919 года я нашел себе подходящее поле деятельности в берлинском филиале старой бременской фирмы, занимавшейся импортом хлопка. Трудности, встретившиеся мне вначале, меня не испугали, а лишь укрепили мое намерение. Действительно, очень скоро у меня вышло добиться того, что владельцы фирмы оформили мне доверенность и, когда мне удалось несколько удачных транзакций, я приобрел все возрастающее доверие своих шефов, показавших себя по отношению ко мне в настоящем ганзейском стиле с великодушнейшей стороны.

Это было для меня особенно важно, поскольку все мое канадское состояние было потеряно, и отец в начинавшееся инфляционное время из-за большого швейцарского долга для моего больного брата попал в очень серьезное финансовое положение. Я смог ему помочь и даже спасти его наумбургский дом. На это, разумеется, были потрачены все мои первые доходы, но трогательная любовь, с которой отец никогда об этом не забывал, явилась для меня наилучшей благодарностью. (…)