Королева Виктория - Филипп Александр

Королева смотрела в будущее с тревогой. Каждый день Англия теряла частичку своего имперского могущества и блеска, которые приобрела с Дизраэли. Увы, 19 апреля великий визирь королевы скончался. В течение всех последних месяцев, несмотря на неодобрительное отношение к этому Понсонби, Виктория продолжала обмениваться с Дизраэли трогательными письмами. Последний раз он был на ужине в Виндзорском дворце 1 марта, а затем произнес свою последнюю речь: «Нелегко отказаться от уединения, в котором я живу, и приехать в палату лордов, чтобы говорить об империи, которая рушится». Обложенный подушками, с трудом дышавший, он писал своей королеве карандашом, дрожащей рукой, писал последнее письмо, которое подписал: «Ваш преданный, но очень больной Б».

Виктория послала к нему своих личных докторов. Каждый день она интересовалась его самочувствием. Перед тем как уехать в Осборн, она послала ему примулы из Виндзора и письмо, которое он только немного подержал в руках, но уже не смог прочесть самостоятельно. Он протянул его своему другу, лорду Баррингтону, члену Тайного совета, и тот прочел ему нежные слова королевы: «Я все время думаю о вас и хотела бы сделать все, что только возможно, чтобы помочь вам и быть вам хоть чем-то полезной».

Берти, приехавший навестить его, нашел, что он выглядит немного лучше, что подтвердила и «Таймс», но очередной приступ астмы оказался последним для самого лучшего защитника английской короны. И вновь Браун «с грустью на лице и слезами на глазах» взял на себя труд сообщить королеве роковую весть.

В своем дневнике Виктория доверительно писала: «Потерять столь мощную поддержку в столь трудный момент просто ужасно». Гладстон предложил похоронить Дизраэли с государственными почестями, но королева напомнила ему, что тот пожелал, чтобы его похоронили без всяких церемоний в Хьюгендене, рядом с его супругой. Трое сыновей королевы: Берти, Артур и Леопольд — представляли ее на этих похоронах. Сама она приехала почтить его память спустя четыре дня в сопровождении Беатрисы. Она приказала открыть его склеп, чтобы возложить на гроб букет камелий, и обнаружила там присланные ею и уже давно увядшие примулы. Годом позже эти цветы станут символом сторонников Дизраэли, и «Таймс» предложит назвать 19 апреля «Днем примулы» в память об этом премьер-министре.

Медленно и печально вошла Виктория в библиотеку Хьюгендена, где три года назад умоляла Дизраэли вступить в войну с Россией, и выпила там с Беатрисой чаю, сидя под своим портретом, подаренным ею ее дорогому Диззи: «Мне казалось, что я слышу его голос, его пылкую и живую речь, которая была свойственна ему, о чем бы он ни говорил». В его кабинете она не удержалась и взяла на память о своем великом визире маленькое колечко, привезенное из Константинополя в тридцатых годах.

Браун организовал при дворе сбор пожертвований на мемориальную доску Дизраэли, которую Виктория решила установить в церкви Хьюгендена с его профилем и выбитой золотыми буквами фразой из одного псалма: «Короли любят того, кто говорит так, как надо». Она могла бы добавить: именно так, как «его признательная ему и привязанная к нему государыня и друг К.И. Виктория» желала, чтобы ее премьер-министры говорили с ней. Сделав Викторию императрицей, Дизраэли выполнил самое заветное ее желание. Примирив королеву фей с ее прерогативами, он вытащил ее из добровольного заточения и тем самым спас монархию. Но он оставил королеву одну, без ее обольстителя.

Глава 22

В июле из Абердина прибыл новый врач, доктор Рид, он сменил при королеве сговорчивого Дженнера. Она настаивала на том, чтобы ее личный врач непременно был шотландцем и знал немецкий язык, что было необходимо для того, чтобы он мог лечить членов ее семьи, часто приезжающих к ней в гости.

Тридцатидвухлетнего Рида, уже имевшего в этом возрасте несколько университетских дипломов, было не так просто заставить подчиняться капризам ее величества. Он считал, что его пациентка пребывает в «отличном состоянии здоровья». Она больше ни на что не жаловалась, хотя время от времени ссылалась на расстроенные нервы, дабы избежать исполнения обязанностей, которые пытался навязать ей неуступчивый Гладстон.

На самом же деле больше всего она страдала от приступов ревматизма да еще от метеоризма, что было совсем не удивительно, поскольку у нее была привычка, унаследованная ею от ее деда Георга III, очень быстро поглощать пищу, особенно столь любимые ею пудинги. Она по-прежнему верила в благотворное действие свежего воздуха, что внушил ей доктор Кларк. Даже когда в Бальморале шел снег, она каждый день выезжала на прогулку в своей открытой коляске, запряженной пони, в сопровождении Беатрисы, у которой вскоре тоже начался ревматизм. Ее дочь считала сущим наказанием пребывание в этом сером ледяном тумане, окутывающем долину реки Ди.

У бедняжки Лео был собственный врач. Когда принцу стало настолько, плохо, что он не мог больше ходить самостоятельно, он стал передвигаться в шезлонге специальной конструкции, на трех колесах, которым очень ловко сам управлял. Несмотря на болезнь, он достойно исполнял все обязанности, положенные ему по рангу. Он был президентом Литературного общества и вице-президентом Художественного. Удобно расположившись среди мягких подушек на своей кровати, он запоем читал книги и журналы, а потом рассказывал о прочитанном матери. Когда он чувствовал себя немного лучше, то отправлялся в путешествия. Он уже давно мечтал побывать в Канаде и в конце мая поехал туда навестить Луизу, которая за два месяца до этого серьезно пострадала в аварии, в которую попал на улице Оттавы ее экипаж, когда она направлялась в нем на заседание местного парламента. У принцессы было порвано ухо. И с тех пор она жаловалась на сильные головные боли. Леопольд был младше Луизы всего на пять лет, брата и сестру объединяла любовь к живописи, опере и театру, а кроме того, им обоим нравилось проводить время в компании артистов. Они обожали друг друга.

Они предприняли поездку инкогнито по северу Соединенных Штатов, начав с посещения Ниагарского водопада и закончив Чикаго, где американский президент Гарфилд уже развернул свою избирательную кампанию. Нью-йоркская пресса не преминула заметить, что у Леопольда появилась новая собака по кличке Вик, и детей английской королевы стала именовать не иначе как «Vic’s Chicks»[124]. «Вульгарность американских газет превосходит всякое воображение», — писал де Лорн отцу. Брат с сестрой присоединились к нему в Квебеке, прелестном французском городке. После чего целый месяц они все вместе провели в просторном деревянном доме на берегу реки Каскапедия, где, по словам де Лорна, «ловился самый лучший в мире лосось». Каждое утро на рассвете Леопольд с де Лорном на каноэ поднимались вверх по реке, а Луиза вставала за мольберт, пытаясь запечатлеть на холсте первые лучи солнца, озаряющего дикие берега Нового Света.