Седьмая вода - Галина Валентиновна Чередий

— Ладно, прав ты. Давайте в больницу, по дороге мне расскажите, что там в доме было, а потом съездим, глянем туда, — согласился я. — Только душ приму.

— Тебя еще мужики из УВД просили заехать и дать пояснения по поводу случая на дороге. Им же нужно все правильно оформить с нападением на дом. А то наших заявлений вроде как недостаточно, мы же не владельцы порченого имущества.

— Да, я в курсе.

Смывать с себя запах Василисы казалось каким-то кощунством, но деваться некуда. Повязку я содрал еще ночью, и рана выглядела вполне себе ничего, учитывая, сколько я напрягал руку за последние сутки. Я так и не узнал у Василисы, кололи ли мне антибиотики, пока я валялся в доме Лесиных родителей, но, судя по тому, что воспаления не наблюдалось, вполне может быть.

Пока я принимал душ и переодевался, Марк так и не объявился. Может, опять напился и не проспался еще, а может, просто передумал, и вчерашняя храбрость и благородство улетучились вместе с коньяком из крови. Сказал мужикам, если все же нарисуется, то пусть дожидается уже когда приеду.

По дороге в больницу мне кратко, но информативно рассказали, что случилось в наше отсутствие. Кстати, заодно и выслушал, как, с их точки зрения, выглядела организованная дамами моя эвакуация из дома и насколько убедительна была Василиса, предъявляя права на мое бессознательное тело.

— Что, так и сказала, что отцу на вас настучит, если не послушаетесь? — давя улыбку, переспросил я. И это Васька, которая в жизни не жаловалась?

— Ага. А еще объявила себя единственной дееспособной правительницей на данный момент. Но если честно, я в тот момент был прямо уверен, что, откажи ей, и она бросится, как дикая кошка, глаза нам за тебя выцарапывать! Сразу момент в «Аватаре» вспомнил, когда эта девчонка синяя за своего мужика дралась с этим уродом в роботе. Аж мурашки по коже, чесс слово, шеф. Твоя так на нас глазами сверкала, что впору обделаться, — пробухтел Молотов. — Вот ни разу не смешно было. Как нам ее унимать тогда пришлось бы? Поймать и к стулу скотчем примотать? Наставила бы себе синяков, а ты бы потом нам скальпы поснимал.

— Да, ладно, не все так запущено, — усмехнулся я в окно.

— Шеф, да запущенней некуда, — почти без улыбки глянул на меня Леха в зеркало заднего вида.

После нашего фееричного отъезда мои ребята через время вызвали полицию и зафиксировали факт взлома и все как положено, а потом демонстративно расселись по машинам и разъехались, оставив в доме включенными свет и телек. А как только окончательно стемнело, вернулись со стороны пляжа и устроили засаду во дворе. Когда пятеро в масках прокрались в дом, их впустили, а потом повязали и сдали властям вместе с их богатым арсеналом. И сейчас ребятки парятся в нашем СИЗО в ожидании своей дальнейшей судьбы. И я очень хочу упросить знакомых оперов дать мне возможность пообщаться с ними с глазу на глаз и, может, договориться быть поумнее и посговорчивей. Но там уж как пойдет. Если повезет, все обернется так, что и не понадобится мне Марк с его убойной инфой. Что-то мне не очень хочется после понять, что помог ему всю жизнь испохабить одним импульсивным и необдуманным решением, принимать которые мы были когда-то оба мастера.

Я очень надеялся не столкнуться с Люсей в этот раз и обойтись визитом в процедурную, но, как говорится, не тут-то было.

Не прошло и минуты, как я уселся на кушетку, и Люся влетела в двери, улыбаясь мне открыто и лучезарно, будто и не спускала с меня шкуру живьем взглядом в прошлый раз. Выглядела она превосходно, как всегда, и пошла по кабинету, дразняще покачивая бедрами.

— Леночка, пойди погуляй. Я сама тут, — бросила она почему-то резко покрасневшей сестре, и та быстро выскользнула за дверь.

— Арс, выглядишь неважно, — промурлыкала Люся и склонилась над моей рукой. — Почему пропустил перевязки и уколы?

— Были обстоятельства, — неопределенно пожал я плечами.

Люся погремела чем-то, пока я пялился в потолок, отмечая, однако, краем глаза, что она то и дело косится на меня. Быстро уколов меня и наложив повязку, она опять отошла и, отвернувшись, завозилась с чем-то.

— Это все? Могу я идти? — сбежать хотелось и как можно быстрее, потому что в воздухе отчетливо пахло неприятностями.

— Минутку, солнце мое, — голос еще мягче и обольстительней, чем раньше.

— Знаешь, тебе стоит перестать называть меня так, — нахмурившись, сказал я. — Особенно прилюдно.

— Ты имеешь в виду при твоей как бы «сестре»? — хмыкнула Люся. — У вас, оказывается, богатая история в прошлом. Половина города уверена, что она тебе прохода не давала, а вторая — что ты по ней сох много лет подряд. Думаю, второе совсем уж фантастика.

Я не хотел обсуждать с ней ничего, касающегося Василисы, и поэтому, раздраженно выдохнув, отвернулся к двери. В этот момент Люся положила руки мне на плечи, оказываясь прямо передо мной в распахнутом халате, под которым была совершенно обнаженной, и, воспользовавшись моим замешательством, просто скользнула мне на колени. Прильнув всем телом, она стала целовать мой подбородок и шею и, постанывая, тереться, как одуревшая кошка.

— Арс, солнце мое, как же я тебя хочу! — горячо шептала она у моего горла и торопливо старалась пробраться алчными пальцами под одежду. — У меня сто лет никого не было… Нам же было классно вместе… Давай снова… хоть иногда.

Совсем недолго я позволил ей это, устраивая себе некий тест. Сможет ли другая вызвать во мне нечто, хоть отдаленно похожее на то, что я чувствую, прикасаясь к моей Ваське? Почему-то мне вдруг оказалось важным выяснить этот вопрос окончательно. И я почувствовал. Осквернение. Руки другой женщины на моем теле, там же, где еще недавно меня касалась моя заноза, будто оставляли грязные следы, которые не смоешь так просто. Все во мне было против, отторгало Люсины ласки как что-то чужеродное, неестественное, и не потом что она — это она, а потому что она — не моя Васька. Позволяя этому происходить, я становился предателем. Причем, я не столько предавал Василису, а в гораздо большей степени самого себя и свои чувства к ней.

Крепко взяв похотливо трущуюся об меня женщину за талию, я сдвинул ее с колен и поставил на ноги.

— Люсь, я никогда не возвращаюсь — это раз. И отныне вообще недоступен — это два! — твердо сказал, наблюдая, как опьянение в глазах женщины быстро превращается в злость.

— Вот,