Панцирь - Андрей Гардеев

Слабак и мусор, его объяснения – грязь. Не важно каких детей, жен и братьев они забрали у него и как именно заставляли делать, то что делал и как на самом то деле, он не очень и старался исполнять их волю. Не важно, что он ходил с нами, прикрывал спину. Акт враждебности, нестабильность, непредсказуемость. Я не считал его соратником. К тому же он человек. Оставить в живых значило предать здравый смысл. Плюнуть в лицо Справедливости. Все что я забыл кричало мне через нутро, призывало к его убийству.

А я привык свое нутро слушать.

– Увы, человек, – сказал. – Мне все равно.

– Стой, пож…

Нажал на спусковой крючок.

Бам!

И сразу стало легче.

Еще одна причина поспешного устранения – я не хотел отдавать свидетеля Легион-Судье. Если будет свидетель, то законнику придётся работать.

Мне не нужен запрет на приближения или минимальные наказания для Унгура. Унгур целиком наш, его жизнь ему не принадлежала. К тому же с того момента, как будет открыто дело, ситуацией могли заинтересоваться и другие.

Пока предположительно Унгур считал, что всё у него под контролем. Информация про наших убитых распространится; сам Унгур большей частью пользовался сторонними «специалистами», значит, по итогу мог подумать, что получился успешный удар, а повреждения группе весомые. Значит нет причин посвящать других в свои дела. Значит он уверен и не пойдёт на сделки и усиление.

Пусть так и будет.

Иззу придется закрыть для посещения чужаками. Без настоящей взрывчатки, пусть Унгур хоть череп разобьет себе об обратную сторону гермо-двери. Единственное что он мог – поломать воздушные фильтры, потравив нас, но у сборцев такое табу. Мы то одним мгновением не помрём; к тому же маски и фильтры никто отобрать не сможет. А легионеры или пехотура, в конце концов, узнают про случившееся. И там уже у общества появятся серьезные вопросы.

Нет, такое делать никто не будет, а вот взрывчатку может и поищут. Если она не использовалась в прошлых стычках, значит с высокой вероятностью на руках ее не было.

– С Иззой проблемы будут после смерти Таса? – мой голос абсолютно пустой. – Нас не погонят отсюда?

– Заведее-ние оформлено-о на Йорга, – ответила Бо. – Он и-из своих денег выкупал.

Девчонка выглядела собрано и серьезно, никаких больше шуток и ухмылок. Борясь с раздражением, до боли сжимала рукоять тупоносого Молотобоя.

Молодец.

Кивнул ей:

– Спасибо, Бо.

Сейчас за одним столом сидели все из Ядра Длани кроме Карса и Востра. Первый оставался с Йоргом: следил за его состоянием. Второй был неподалеку, сидел в одних штанах за другим столом. Заливался крепкой гриброй прямо из бутылки. Тёмная брага стекала по подбородку.

Нормального обезболивающего Востру, по какой-то причине, давать было нельзя – так сказал лекарь-старичок из лечебницы, тот который работал с моей головой и с прошлыми травмами Востра. Старый знакомый. Действительно, старый. Живого места от морщин нет и залысина размером с Изот; на руке имелись все знаки, положенные гражданину.

Уважаемый.

На стуле рядом у него раскрытый футляр с дорогими инструментами и стеклянный стакан, в который дед бросал сплющенные и деформированные картечины.

– Asna atola, – прошипел золотоволосый, перехватив мой взгляд.

Лекарь склонился над изувеченным лицом Востра. С плечом он уже закончил; сейчас вцепился щипцами в элемент, который ударил чуть ниже глазницы. Востр только злобно хрипел.

Красавчиком ему больше не быть.

Промысловик остался искалечен: правая часть лица вздулась, повреждены кости, глаз потерян, рванные раны, кусок уха срезало. Но все равно легко отделался. Либо он поистине совершил курсунский прыжок с места, либо завербованный сильно промазал. С промысловиком должно было произойти в точности то, что произошло с Ялой.

Я решил все-таки ответить на вопрос:

– Ты, Батар, спрашиваешь, что мы будем делать? Это ты мне должен рассказывать, что будет дальше. Тас ваш друг, не мой. И у вас перед ним долг…

– А что по поводу Ялы? – спросил Ятим.

Хмыкнул:

– И опять же, это вопрос не ко мне. У других людей больше прав на ответ и месть. Востр, что скажешь насчет Ялы?

Разумно предположил, что если они делили постель, то ему до нее было дело.

– Мы убьём Унгура, – с раздражением прохрипел он, чуть приподнимаясь. – Это и последнему идиоту понятно, Ятим. Ты как никто заинтересован, она тебе, плевку Алта, грибнеиглы жарила.

– Не дергайтесь, молодой человек, – проворчал лекарь, усаживая Востра обратно. – Не усложняйте мне работу. Чем хуже я исполню обязанности, тем уродливее будет ваше лицо в конце.

– В конце, – хмыкнул раненный. – Тут уж ничего не сделать, мастер Середиф.

Опять ворчание.

– Не множьте степень, молодой человек.

– Но…