Я не Поттер! - Марина Броницкая

Она, то есть Джинни, сидела за столом между Грэгори и Винсентом, словно шпагу проглотила. Ровная спина рыжей не могла мне передать явно бушующих внутри неё чувств, и я ждал похищения не столько потому, что меня ждала возможность сказать врагам все, что в голову взбредет, сколько потому, что я и представить не мог, как именно Уизли сможет мне помочь. И будет ли она помогать?

Блюда на столе уж начали испаряться, учащиеся нестройными рядами потянулись в коридоры, зевая и потягиваясь, а я все еще не мог понять, выпил это чертово зелье, или не выпил?! Стоит мне встать со скамьи, и я уже никогда не вспомню, что ел на завтрак! И колдовать на виду у всех как‑то неудобно…

— Драко–о-о! — заорал я во всю глотку после того, как убедился, что отец ушел вслед за пуффендуйцами, вести очередной урок. — На минуточку–у-у!

Те, кто еще не покинул грифиндорский стол зафыркали и презрительно засмеялись, но у меня имелись дела поважнее, чем реагировать на тех, кто моей реакции и не заслуживал.

Приятель подошел ко мне с опаской, бочком, опасаясь нападения вроде лепешки из каши в затылок, и довольным не выглядел.

— Ты рехнулся?! Может, мне еще присесть рядышком? — возмущался Драко так, что у него даже глаза потемнели. — Тебе позвать больше некого?! — на мгновение он отвлекся, и перестал шипеть мне в ухо. — Да, Лаванда, это я — здрасьте. Благодарю за пожелание, и тебе порчи на всю голову, ага! Идиотка… — и вновь обратился ко мне. — Ну, ты чего сидишь?

— Я не рехнулся, присаживаться не стоит, и позвать мне больше некого… — честно ответил я, и тут же понял, что зелье принял, иначе не объяснился бы Малфою чуть ли не в любви и не признал его уникальность вслух. — Ты это… запомни, что я ел. И не спрашивай — зачем! — предупредил я. — Хорошо?

— Плохо! — буркнул ошарашенный таким откровением Драко и оглядел стол передо мной. — Запомнил, еще что‑нибудь?

— Нет, спасибо.

Перестав опираться на меня, приятель выпрямился, и на прощание легонько сжал мое плечо, успокаивая и… жалея.

Наверное, перечень мною съеденного мне все же не пригодится, но моя личная правда о Драко заставила задуматься. Это странно, но в стенах школы мне обратиться больше не к кому, совсем. Я зависим от блондина, а вовсе не управляю им, как наивно думал раньше…

* * *

— Он очнулся?

— Ремус, подожди, ты его так шарахнул…

— Я не специально, — возразил Люпин. — Сам знаешь.

— Ему тринадцать, ты не должен злиться на ребенка.

Оборотень захохотал.

— Да каждый волосок на моем теле встает дыбом, как только я его вижу, Сириус! Он может обмануть самого Мерлина, но природу — не обмануть. Он и тебя обвел вокруг пальца, друг, — он уже не смеялся, а кричал. — Ты мне какую‑то дрянь споил, не задумавшись!

До меня донеслись тяжелые вздохи крестного и скрип кровати. Так, а я где лежу?!

— Я выпил зелье еще раньше и без тебя, — сказал он уже спокойнее. — Не считал бы ты меня идиотом, я бы помнил гораздо больше. Проклятый Нюниус… Джеймс не зря его боялся. Умолял жену ему даже писем не писать, а она… — голос стих. — С его мозгами карьеру в министерстве сделать можно, а он приклеился к Альбусу, и ни шагу!

— Это сын нашей Лили, Ремус… — попытался урезонить его Блэк. — А ты его к трубе приковал, как собаку!

— И связал, Сириус, и связал. Но… — раздались шаги, — мне все равно страшно. А тебе?

Сириус не ответил, а в воздухе повисло напряжение, как перед грозой.

Действие оглушающего заклятия, или что там было, уже улетучилось, зелье правды вошло в реакцию со своим антиподом, то есть противоядием, и единственным неудобством на данный момент являлась боль. Мое запястье приковали цепью к трубе в углу, как мне показалось — печной и очень знакомой, а все мое тело крепко стягивали толстые канатные веревки. Само собой, палочку у меня отобрали и, прислонившись спиной к сырой стене, я стонал и инстинктивно пытался освободить запястье. Но единственное, чего добился — это горячая и липкая струйка крови, медленно бежавшая по холодной коже под короткий рукав футболки. Зачем с меня свитер стянули, я понять не мог в принципе. Боялись, что под ним парочка Пожирателей схоронились?! Параноики!

Так что мне оставалось только висеть на этой цепи, но как только позади меня скрипнула дверь и мужчины вскочили на ноги, я понял, где нахожусь — Нора. Чужой дом, принадлежащий чужой семье, уверенной, что цель оправдывает средства, уверенной, что правы лишь они и никто больше. Ненавижу этот дом, ненавижу!

— Я постирала, мальчики, он теперь как новенький. Передайте мальчику, как в себя придет… — бормотала женщина. — Оденьте на него, забыла я комнату прогреть, совсем забыла…

— Молли… — простонал Ремус.

— Всё–всё, ухожу!

Пропустить возможность подразнить Уизли я не мог. Не знаю, как нормальные люди, а они считали себя такими, решились пленить врага, вина которого не доказана, да не где‑нибудь, а в супружеской спальне. Какие слова может произнести мать семейства, глядя на мою окровавленную руку? Поинтересуется самочувствием, пожелает здоровья, обвинит во всех грехах?

— Позвольте поинтересоваться… — просипел я и изловчился немного обернуться. Боль в руке становилась невыносимой, а моя ненависть крепла, словно цветок под благодатными лучами солнца. — Вы свитер от чего чистили? От крови? Или так, пыль стряхнули?

— От пепла… — быстро ответила Молли и взвизгнула от ужаса открывшейся перед ней картины. — Сириус, у него кровь на руке!

— Ничего, вытрем, — спокойно ответил тот. — Позже. Идите, Молли, ради всего святого. У нас времени мало, сами знаете.

— Да–да, иду я, иду… Может, он пить хочет?

— Молли, он не вспомнит, успокойся!

Попятившись к двери, женщина просто вылетела из комнаты, и мы остались одни.

— Добрый день! — поздоровался я. — Давно не виделись, Сириус. Но я все равно не ожидал, что вы так сильно по мне соскучитесь. Не то чтобы я был удивлен приятно, но удивлен — это точно… — издеваться над белым как полотно крестным было приятно.

Он смотрел мне в глаза немигая и боялся сделать хоть шаг. Ну, хорошо хоть идея допроса с пристрастием не ему принадлежала, и на том спасибо.

— Тебе что, не страшно? — прошептал мужчина.

— Мне? Страшно? — я постарался удивиться, но чувствовал, как лицо, покрытое испариной, просто отказывается выдавать нужные мне гримасы. — Конечно, нет.

— Видишь! — ко мне подбежал Ремус. — Ему не страшно, и он не врет, не может он сейчас врать!

— И что? — как‑то тоскливо спросил Блэк.

— Как что? Он не может чувствовать, он как бревно!

— Прекрати, немедленно.

И Люпин послушался, перестал торжествующе улыбаться и успокоился. Они вдвоем присели на кровать передо мной и постарались придать ситуации немного нормальности. Два друга, разрешившие между собой все, ну или почти все, противоречия. Они воевали с моей жизнью так, словно нет никого страшнее на свете, чем бесчувственный мальчик. Шли бы лучше Темного Лорда искать, раз считают себя борцами за её величество никому ненужную правду. Узнай они её, они бы уши заткнули и предпочли оглохнуть!