Вавилонская башня - Антония Сьюзен Байетт

Пол вскакивает с места:

– Я уйду, и ты пожалеешь. Ты захочешь узнать, еще как захочешь! До боли!

– Ничего, рискну.

– О, ты-то никогда не рискуешь! Ты хитрая и холодная, как железка. И ты его не удержишь с этой твоей кислой гримасой. Он с тобой со скуки подохнет!

– Иди, Пол. Иди.

Он уходит.

В следующий раз он держится как ни в чем не бывало. Человек, ждущий у крыльца дома номер сорок семь, одет в костюм франтоватого битловского кроя. Впрочем, сочетание темно-синего сукна и белой водолазки смотрится скорее строго. Фредерика, одновременно со сладкой вспышкой внизу, приходит к трезвому выводу, что это, скорее всего, Пол.

– Прости, что опять вторгаюсь. Дело в том, что мне нужна литконсультация. Есть у тебя пять минут?

– Заходи.

– Понимаешь… – Они спустились в недра подвальчика, и Пол уже бродит от стены к стене. – Понимаешь, наша группа – не «Зикотики», они тебя не интересуют, так как ты немузыкальна… Так вот, другая группа, даже скорее духовная фракция… или, наоборот, центровая сила, – в общем, у нас будут чтения, вечер поэзии. А мы, как брат тебе наверняка сообщил, – мы люди неначитанные до дикости. Я не знаю даже, с чего начать. Мы, кажется, будем называться «Тигры духа», и говорят, что приедет Ричмонд Блай и будет нас спрашивать о каких-то визионерских аспектах английского романтизма. Я понятия не имею, что это за штука, но умею быстро сориентироваться – ты, наверно, заметила… Я много усвоил из «Рождения трагедии», я его у Джона стибрил (он знает, разумеется). Он, наверно, почувствовал, как она отделяется от стола и перемещается ко мне в сумку. Мы друг друга даже на кинетическом уровне чувствуем… И вот я понятия не имею, что это за аспекты романтизма, но ты же можешь мне дать список обязательных книг? Элвет упадет! Я люблю его иногда поразить. Там будет поэт выступать, кажется, Фейнлайт фамилия. И еще Сило – это будет перформанс. Сило ударник в «Зикотиках». Так что, поможешь или это безнадежно? Составишь мне списочек английских романтиков? Вы, женщины, так хорошо составляете списки покупок… Ну же, Фредерика, уврачуй мою дикую душу!

– Список составить можно…

– Вот и славно! А то у меня от «Дщерей Альбиона» голова трещит. Я потом попробую их читать нараспев, как мантру, под колокольчики и барабан. И горн чтобы тонко так плакал…

Фредерика пишет. «Кубла-Хан», «Старый Мореход», «Ода бессмертию», «Гибель Гипериона»…[223]

– Я, надеюсь, не обидел тебя в прошлый раз? Я был под этим делом… Если обидел – не обижайся. Я хочу с тобой дружить в минорном ключе.

– Тебе основные статьи по романтикам писать или только сами стихи?

– Пиши, как знаешь. Я полностью в твоих руках.

Фредерика продолжает писать. Ей хочется спросить, пойдет ли и Джон на чтения, но она удерживается.

– Я тебе пока кофе заварю, – говорит Пол.

Он мгновенно находит у нее чайник, берет кофе, молоко. Берет печенье, которое любит Лео, с веселыми рожицами из цветной глазури: вишневой, лимонной, кофейной, шоколадной, и выкладывает на тарелочку с кроликами.

Фредерика пишет: Томас де Куинси, «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум». Принимает печенье с рожицей из рук деликатно вторгшегося чужака. Ей хочется плакать.

Позже звонит Джон. У него какой-то напряженный голос. Минут пять он говорит ни о чем, потом:

– Можно я приду?

– Когда?

– На выходных.

– На выходных Лео у отца.

– Значит, приду.

Фредерика хочет как-то заговорить о чтениях в Четырех Пенни, но молчит: мудрость и сдержанность. Она довольна собой. Потом она моет голову и перестилает постель. Покупает на ужин то, что точно не испортится до вечера: копченую форель, салат и лимонный пирог. Наконец приходит Джон. На нем рубашка с зелеными хризантемами и суконный пиджак без ворота в том же битловском стиле, бутылочно-зеленый с темно-синим кантом. Вопреки яркой одежде, Фредерике кажется, что в нем что-то притихло, полиняло. Как будто тот, второй, ярче, четче, ясней, смелей. Фредерика всматривается ему в лицо, ища, что изменилось, а Джон сидит у стола, чуть менее свободный, чуть более угловатый, словно обороняясь, словно заранее предугадав этот ее взыскующий взгляд. Говорит о работе, упорно не желая сменить тему: позиция Тони Бенна в отношении североморской нефти, грядущие трудности с платежами. Потом оглядывает подвальную комнату:

– Хорошо тут.

– А я думала, ты не придешь: вечер поэзии…

– Вот оно что… – Он откладывает вилку и нож, встает, подходит к окну и вперяется взглядом в темноту. – Знаешь, раз оно так пошло, я лучше сберегу нам силы и нервы, оденусь, уйду и больше приходить не буду. Иначе нам обоим будет плохо. Так что выбирай. Либо я прямо сейчас спрошу: что у вас тут было, либо нет. Если нет, мы оба – то есть ты и я – будем гадать, воображать, и он встанет между нами огромным… огромным… Он станет демоном. Ты ведь сейчас не меня видишь, нет. Ты нас обоих видишь и сравниваешь, ты гадаешь, тебе любопытно. В памяти у тебя все перемешалось: вот кто-то из нас тогда улыбнулся – кто? Кто стихотворение похвалил? Оба, скорее всего. Нам с ним разделяться, рвать целое на части – это акт насилия, это против естества. Тебе все это не нужно. А мне нужна ты – для меня одного. Иначе я не могу.

– А ему что нужно?

– Ему? То, что есть у меня.

– На двоих или все одному?

– Хороший вопрос. На двоих, но чтобы у него – лучше. Например, чтобы мы оба с тобой спали, но он был бы лучше.

– А я тут совсем ничего не решаю?

– Ты? Решаешь, но не все. Я бы порвал с ним, ушел, но не могу. На то есть причины, серьезные… Но я хочу быть сам по себе.

– Он что, не может девушку найти?

– Он мою хочет. И не важно, какая она. А я так не хочу. То, что у нас с тобой, – это только наше. Этим я не могу делиться.

– Но ты же не можешь ему все время уступать. Вам обоим от этого хуже.

– Главное, пойми: ты мне нужна. И я не хочу, чтобы ты с ним боролась. Чтобы я с ним боролся из-за тебя. Это вообще не должно было тебя коснуться. Я хочу, чтобы ты осталась собой, какой я тебя первый раз увидел: худющая, нервная. Помнишь: «форма последовательного изложения»? У тебя глаза горели. Ты загоняла свою мысль, преследовала ее, в тебе был какой-то восторг. А я думал: если бы она на меня так смотрела, если бы обо мне так же упорно думала…

– Я так и смотрю. Так и думаю.

Когда-то, может быть, так и было…

Фредерика обнимает его сзади. Он дрожит.

– Я не сдамся, – говорит она. – Ты же знаешь: я борец. Мы