Срединное море. История Средиземноморья - Джон Норвич

Бои начались во второй раз ближе к концу октября, когда жители Аркадии (ныне Кипарисса; расположен на юго-востоке Пелопоннеса) подняли восстание, спровоцированное правительственными налогами, которые они считали слишком большими. Чтобы восстановить порядок, власти направили отряд в 500 человек; командующего звали Макрияннис. Трудностей с подавлением восстания не возникло бы, не присоединись к мятежникам Теодор и Панос Колокотронисы; последний привел значительное количество войск, настроенных против властей, с театра военных действий близ Патраса, осада которого по-прежнему продолжалась. Макрияннису лишь оставалось вернуться в Навплию, откуда весьма воодушевленные бунтовщики двинулись на Триполис (его гарнизон состоял во многом из бойцов из Румелии). Борьба немедленно приобрела характер местечковой вражды, и в одной из наиболее яростных стычек Панос Колокотронис был убит.

Лишь тогда правительство по-настоящему осознало, что имеет дело не с локальным восстанием, но со второй гражданской войной, которую необходимо прекратить, пока еще есть время. В сложившихся обстоятельствах пелопонесские войска явно не заслуживали доверия; в связи с этим правительство обратилось к румелиотам, пообещав им не только деньги из займа, но и (поступив в высшей степени безответственно) возможность повсеместного грабежа на Пелопоннесе. К концу года командиры-румелиоты, каждый со своей маленькой армией, во множестве устремились к месту назначения через Коринф, чтобы в полной мере использовать открывшиеся перед ними возможности.

Мятежники, хотя и безнадежно уступали противнику по численности, сражались до февраля 1825 г., когда Колокотронис, а вслед за ним и двенадцать главных его командиров, сдались. Всех заточили в укрепленном монастыре Пророка Ильи, стоявшем среди холмов на острове Гидра. Правительство одержало победу, но дорогой ценой. Куда бы румелиоты ни приходили, они грабили и разоряли, не делая разницы между приверженцами правительства, теми, кто не поддерживал ни ту ни другую сторону, и мятежниками, как и между богатыми и бедными, землевладельцами и крестьянами. Макрияннис, чьи представления о морали, по-видимому, отличались в лучшую сторону от тех, какими в большинстве своем обладали его товарищи, был в шоке. Его ужаснуло не только насилие, но и понимание того, что его страна находится в состоянии раскола, куда более опасного, нежели когда бы то ни было прежде: жители Пелопоннеса долго не простили бы своих соседей с севера.

Ему не суждено было узнать, что вскоре его нации предстоит сплотиться вновь, когда Османская империя бросит свои войска в битву.

Даже в 1824 г. турки не бездействовали. В континентальной Греции их влияние почти не ощущалось, но в июле островок Псара в Эгеиде — главная восточная база греческого флота — был разграблен турецким флотом, который вскоре создал угрозу для двух других прибрежных островов, где в основном сосредоточивались греческие корабли, — Гидры и Спеце. Но наиболее грозными врагами-мусульманами, с которыми Греции пришлось теперь столкнуться, были не турки, а египтяне.

Мы уже писали на страницах этой книги о яркой личности Мухаммеда Али, когда упоминали о его назначении вице-королем Египта в 1805 г. в возрасте тридцати шести лет. Девятнадцать лет спустя (в те годы это считалось второй половиной «среднего возраста») он достиг вершины могущества. Он уже реформировал страну, дав ей, в частности, впервые за всю историю регулярные армию и флот, причем военнослужащих обучали английские офицеры по английскому образцу. Султану Махмуду II теперь было ясно, что эту армию нужно быстро задействовать, если он хочет, чтобы Греция оставалась частью его империи. Стимул для Мухаммеда Али найти оказалось легко: если он поможет султану вернуть Пелопоннес, его сын Ибрагим получит над ним власть в качестве паши.

Флот, который теперь приготовили Мухаммед Али и Ибрагим, состоял не менее чем из 55 линейных кораблей и более чем 300 транспортных судов, везших около 14 000 пехотинцев, 2000 кавалеристов вместе с лошадьми и 150 пушек с обслугой из 500 артиллеристов. Он отплыл из Александрии 19 июля 1824 г. и соединился с турецким флотом близ Бодрума (древнего Галикарнасса), расположенного на западном побережье Малой Азии, но греческий флот примерно из 70 кораблей с Гидры, Спеце и Псары ожидал их. Битва последовала почти сразу же — это произошло близ мыса Йеронда, расположенного примерно на расстоянии мили к северу от Бодрумского полуострова. Хотя ни к каким определенным результатам она не привела, этого события оказалось достаточно, чтобы убедить Ибрагима отложить экспедицию до следующего года. Он отвел свои корабли на Крит — который уже более полутораста лет находился под властью Османской империи, — тогда как турки вернулись на зиму в Константинополь.

Так по крайней мере они собирались сделать, но в декабре французский капитан дал Ибрагиму ценный совет. Три крепости на Пелопоннесе — Патрас и бывшие венецианские колонии Метони и Корони[332] — по-прежнему оставались в руках турок. Ибрагим, как подсказывал капитан, должен сосредоточить по возможности больше войск в одной из них — лучше всего в Метони, стоявшей ближе других к побережью, — и сделать это следует немедленно, не ожидая ни прибытия турок, ни наступления весны, чтобы его мощные суда смогли воспользоваться сильными зимними ветрами. Итак, Ибрагим отплыл 23 февраля 1825 г. и на следующий день высадил пехоту и кавалерию в Метони, где они и окопались. Через несколько дней они вошли в Корони. Тем временем египетская армия начала развертываться на северо-востоке, дабы подчинить остальную часть территории Пелопоннеса.

Теперь греческое правительство нуждалось во всех силах до единого человека, чтобы остановить продвижение армии Ибрагима, если такая возможность вообще еще оставалась. Колокотрониса, как и его сподвижников капитанов, поспешно освободили из заточения на Гидре и вновь вверили ему высшее командование силами греков; согласно другому декрету, изо всех областей страны мобилизовалось по одному человеку на каждую сотню населения. Но было слишком поздно: египетские силы быстро распространились по Пелопоннесу. Колокотронис, полагавший, что ключом ко всему полуострову является Триполис, решил уничтожить город до их прибытия, но его вновь постигла неудача: войска Ибрагима прибыли до того, как пожар нанес значительный ущерб, и вскоре потушили его; вначале они разграбили и разрушили город, а затем вновь подожгли. И вновь проявления варварства были ужасающими. Доктор Сэмюэль Гридли Хоув[333], американский военный врач, прибывший в Грецию в том же году несколько раньше, записывал в дневнике:

«Я отправился на берег на восходе и… прошел место, где по-прежнему лежали мертвые всадник и лошадь, которых не смогли унести враги. Они были обезглавлены; трупы были жестоко изувечены греками, которые нанесли им всевозможные бесчестья. Им показалось мало оставить тела непогребенными — они должны были явить по отношению к ним самую варварскую жестокость».

Всего через два дня, 28 июня, он добавил:

«Но что делать бедным грекам? Ибрагим-паша со своей армией прошел через всю Морею от Модона до Наполи [Навплии]. Он безо всякого ущерба миновал проходы, где 500 решительных воинов могли бы поставить всю его армию в безвыходное положение. Он сжег Аргос, Триполицу и Каламату — три крупнейших города в Морее. Дело не столько в потере этих мест и количестве имущества, которое турки уничтожили на своем пути: стала ясна слабость страны, не способной противостоять армии, которая не составляет и пятой части тех сил, что может прислать враг».

Доктор Хоув говорил чистую правду. Он не знал, что самая страшная катастрофа еще впереди.

Во всей истории войны Греции за независимость имя города Миссолунги значительно выделяется на фоне прочих. Причиной является не только противостояние города двум спланированным наступлениям на него в 1822 и 1823 гг. (не сдавшись туркам, Миссолунги стал единственным городом, остававшимся в руках греков с момента начала военных действий); дело также не только в том, что лорд Байрон умер здесь в 1824 г., хотя это сделало город знаменитым на всю Европу. Название «Миссолунги» сделалось своего рода символом в результате события, которое городу пришлось пережить накануне Вербного воскресенья 1825 г. и которое приковало к нему взоры всего мира, охваченного ужасом.

Турецкая армия, двинувшаяся в начале того года под командованием Решид-паши из Арты к югу, остановилась за стенами города в конце апреля. Она насчитывала примерно 8000 бойцов; гарнизон Миссолунги, противостоявший ей, был вдвое меньше. Однако в отличие от единых сил турок гарнизон, что характерно, состоял из дюжины разных групп, и во главе каждой находился свой командир. Согласовать действия было трудно, пока среди прочих не выдвинулся один прирожденный лидер — командир сулиотов по имени Нотис Боцарис. Во многом благодаря ему на первом этапе осады оборонявшиеся успешно выдерживали все, что предпринимал против них Решид. Кроме того, они знали, что их не удастся уморить голодом, так как по-прежнему располагали линией снабжения, связывавшей их с Закинфом и другими островами Ионического архипелага, расположенными по ту сторону их лагуны, слишком мелкой, чтобы по ней могли пройти турецкие суда.