Срединное море. История Средиземноморья - Джон Норвич

Не хиосцы, но самосцы должны были понести ответственность за нападение на находившуюся в руках турок цитадель в Хоре, главном городе острова. Это они сожгли таможню и сорвали свинцовые листы с крыш мечетей, чтобы переплавить на пули. Но в результате случившегося пострадали именно хиосцы. 80 наиболее именитых граждан попали в тюрьму; троих отправили в качестве заложников в Константинополь. 11 апреля 1822 г. прибыл османский флот под командованием адмирала Кара-Али; командование сознательно предоставило свободу рук почти 15 000 головорезам, высадившимся на острове. Самосцы бежали, и началась резня. Повторилось то, что произошло в Триполисе, но на этот раз турки были убийцами, а греки жертвами. В Хоре не осталось в живых ни одного мужчины, ни одной женщины, ни одного ребенка; на остальной территории острова находиться было почти столь же небезопасно. 2000 охваченных ужасом беженцев собрались в большом монастыре Неа Мони, знаменитом во всем византийском мире благодаря своим прославленным мозаикам; всех их предали мечу. Другой монастырь, Эгиос Минае, дал приют еще трем тысячам; в Пасхальное воскресенье, 14 апреля, он был сожжен дотла вместе со всеми, кто в нем находился. Через месяц 49 из 80 заложников публично повесили: восемь — на нок-рее турецкого флагманского корабля, оставшихся — на деревьях вдоль дороги, которая до сих пор носит название улицы Мучеников.

Но и греки одержали победу. Ночью 18 июня они выслали брандеры против турецкого флота, дрейфовавшего напротив Хоры, причем метили в первую очередь во флагманский корабль самого Кара-Али. Операция полностью удалась: через несколько минут после столкновения флагман охватило пламя. Кара-Али пытался спастись в шлюпке, но падавший брус разбил ему голову; он умер на следующий день. Сообщают, что потери турок составили более 2000 человек. Однако к тому моменту это вряд ли интересовало хиосцев, оставшихся в живых. Они лишились около 70 000 соотечественников: 25 000 погибли, а еще 45 000 — то есть более половины от прежнего числа жителей — попали в рабство.

Знаменитая картина «Хиосская резня»[328], принадлежащая кисти Делакруа — внебрачного сына Талейрана[329], — лишь одно из свидетельств отвращения и ужаса, охвативших Западную Европу, когда по ней распространилась новость о совершенных жестокостях. Турок простили очень не скоро.

Новости, получаемые отовсюду, свидетельствовали о том, что дела складываются в пользу греков. Наиболее яркой из одержанных побед — хотя, возможно, не самой важной со стратегической точки зрения — стало взятие ими афинского Акрополя. Как и прежде, он величественно возвышался над окружающим ландшафтом, но тот, кто видел эти места во времена Перикла (не говоря уже о том, кто видел их в наши дни), не узнал бы их. Население насчитывало менее 10 000 человек, по меньшей мере половину которых составляли албанцы; вторая половина приходилась на долю греков и турок. Уже летом 1821 г. греки начали блокаду турецкого гарнизона на Акрополе, однако успехи их были незначительны, пока в конце года им не удалось захватить колодец возле южной городской стены, который они немедленно отравили. Теперь судьба гарнизона полностью зависела от наличия дождевой воды, причем случилось так, что зимой и весной 1821 г. стояла такая сушь, какой не помнили и старики. Ни одна попытка взять огромную скалу штурмом не увенчалась успехом, но это не имело значения — жажда и эпидемия, вызванная ею, подействовали куда более эффективно: 22 июня остатки гарнизона численностью около 1150 человек капитулировали.

Сдача состоялась на почетных условиях — конвой и отправка домой за счет греков, — но хотя греческие капитаны дали клятву в присутствии архиепископа оказать туркам уважение, греческое население Акрополя было настроено на иной лад. Еще свежи были их воспоминания об участи Хиоса, где события развернулись всего несколькими неделями ранее; они также не забыли прошлогоднюю так называемую «охоту на греков», когда турецкий предводитель Омер Врионис отправлял конные отряды, насчитывавшие от пятидесяти до ста всадников, на поиски греческих крестьян. Затем, дав им фору в несколько минут, он преследовал их галопом, стреляя по бегущим и обезглавливая пойманных. Вследствие этого греки были не склонны к милосердию. К середине июля по меньшей мере половину гарнизона перебили; оставшимся повезло: они бежали и таким образом сохранили жизнь.

Всего через две недели после капитуляции гарнизона Акрополя турецкая армия покинула Ламию, находящуюся напротив северной оконечности острова Эвбея, и двинулась на юг; первым делом турки намеревались отбить цитадель Акрокоринф, расположенную высоко над городом Коринфом (греки заняли ее несколькими месяцами ранее), а затем освободить своих товарищей, осажденных в Навплии. Силы были огромные; высвободившиеся в результате смерти Али-паши несколько тысяч человек из Янины влились в армию, увеличившуюся настолько, что ее численность перевалила за 20 000 человек и во много раз превысила численность греков, против которых были посланы эти войска. Руководил ими некто Махмуд, который, являясь пашой Драмы, находившейся в нескольких милях к югу от Фессалоник, был известен всем как Драмали.

Первые несколько недель Драмали действовал исключительно успешно. После сдачи Акрокоринфа он направился на юг к Навплии, где было объявлено перемирие с целью ускорить переговоры насчет ожидаемой сдачи турецкого гарнизона. Первое греческое национальное правительство поспешно покинуло Коринф за неделю-две до этого и разместилось в Аргосе, на расстоянии примерно десяти миль от моря. Теперь оно бежало во второй раз на греческих кораблях, ожидавших в Навплии, дабы увезти оттуда турок; репутация его оказалась безнадежно подорвана. С другой стороны, греческие капитаны не выказали малодушия. Они отправили людей в цитадель в Аргосе; там к ним присоединился Дмитрий Ипсиланти, а вскоре после этого — и сам Колокотронис, которому Пелопоннесский сенат вручил высшее командование. Он знал, что Драмали направится теперь к Триполису, где прежде располагались штаб-квартиры турок; в связи с этим его план состоял в том, чтобы перекрыть им дорогу спереди, а затем, посылая небольшие отряды в узкие горные проходы между Аргосом и Коринфом, отрезать путь к отступлению.

Драмали же, начав столь многообещающе, упустил момент. Стояло жаркое и сухое греческое лето; у него возникли трудности с продовольствием, и прежде всего с водой. Тем временем Ипсиланти закрепился в Аргосе, тогда как в Навплии переговоры прервались, и турецкий гарнизон в цитадели вновь оказался в осаде. Драмали ничего не оставалось, как возвратиться в Коринф; к несчастью, как он лишь теперь осознал, он не разместил охрану в горных проходах и ущельях, через которые ему предстояло двигаться. План Колокотрониса полностью удался.

6 августа авангард турок вошел в узкую долину Дервенакиа; греки, рассеянные по утесам, открыли сверху огонь, и результатом стало еще одно массовое избиение. Когда же через два дня сам Драмали отправился другой дорогой, произошло то же самое. Благодаря своему телохранителю он добрался до безопасного места, но потерял меч, тюрбан и лишился самоуважения.

Еще более, нежели число убитых и раненых врагов (оно оценивалось примерно в 2000 человек), греков удовлетворяла добыча: они захватили практически весь турецкий обоз, в том числе 400 лошадей, 1300 вьючных животных и несколько сот верблюдов. В декабре турецкий гарнизон в Навплии наконец-то сдался, и остатки экспедиции, добравшиеся до Коринфа, оказались практически отрезаны; единственный их шанс заключался в том, чтобы двинуться на запад, в Патрас, который по-прежнему находился в руках турок. Около тысячи больных и раненых были отправлены морем; 3500 человек, оставшихся невредимыми, пошли пешком. Однако примерно на полпути вдоль южного берега, где дорога сужается, пересекая реку Кратис, греки нанесли внезапный удар, преградив туркам дорогу как спереди, так и сзади. Шесть недель османы держались, питаясь вначале мясом своих лошадей, а в конечном итоге, как рассказывают, дошли до каннибализма. Лишь в марте турецкая флотилия из Патраса спасла 2000 человек, оставшихся в живых; правда, многие из них были больше похожи на мертвецов.

Полнейшая неудача, постигшая военные силы турок (самая мощная из всех, что видела Греция в течение последнего столетия), когда те попытались помешать повстанцам, вдохнула мужество в сердца греков. Вместе с тем, хотя их военные успехи были впечатляющими, в самом движении возникло опасное расслоение. Ассамблея Эпидавра должна была действовать лишь год; пришедший ей на смену орган, собравшийся в апреле 1823 г. близ Астра на восточном побережье Пелопоннеса, примерно в 20 милях от Навплии, состоял из 260 делегатов, то есть их стало вчетверо больше; беспорядок же возрос неизмеримо.

Лагерь восставших уже раскололся: одну сторону заняли политики, окружавшие Маврокордато, другую — военные, которых возглавлял Колокотронис. Существовали и расхождения, так сказать, по территориальному признаку: обитатели Пелопоннеса, Румелии, Эпира и островов не питали симпатий друг к другу и весьма тяжело переживали, если их соперники пользовались тем, что они воспринимали как решение. Всякий раз, когда кого-то назначали на ответственный пост, назначение оспаривалось; завязывались ссоры, во время которых участники хватались за пистолеты и не сдерживали эмоций. Как-то раз вышедший из себя Колокотронис начал даже угрожать всей вновь созванной ассамблее и успокоился, лишь когда ему предложили место в исполнительном комитете; даже тогда в сердцах как его друзей, так и врагов продолжали тлеть зависть и сильное негодование.