Срединное море. История Средиземноморья - Джон Норвич

Битвы шли и на море, причем силы противников были безнадежно неравны. Греки располагали в основном торговыми судами, хотя, как правило, те имели на борту по несколько пушек для защиты от пиратов, которыми по-прежнему изобиловало Восточное Средиземноморье. С другой стороны, турки располагали флотом. В подобных условиях исход событий был бы предрешен — война велась между в высшей степени неравными силами, — но греки обладали одним исключительным преимуществом: они были моряками до мозга костей, тогда как турки — происходившие, как известно, из районов Средней Азии, не имевших выхода к морю, — ими ни в коей мере не являлись. Это означало, что если бойцы на борту османских военных кораблей по преимуществу были турками, то в делах мореплавания и навигации они, как правило, полагались на греков; когда же разразилась революция, они оказались лишены этой возможности. Более того, небольшие по размеру греческие суда могли двигаться быстрее и маневрировать лучше, нежели турецкие (так же как одержавшие победу английские суда, вышедшие в море два с половиной века назад против испанской армады).

Поэтому мы не удивляемся, читая, что из трех турецких морских экспедиций, отправленных из Константинополя в 1821 г. с двоякой целью — восстановить турецкий контроль над греческими островами, охваченными восстанием, и доставить подкрепления и припасы в турецкие гарнизоны, дислоцированные вдоль берега Пелопоннеса, — две окончились полной неудачей. Первая возвратилась назад, после того как второе по величине из участвовавших в ней судов было уничтожено греческим брандером, огонь от которого достиг крюйт-камеры; взрыв разнес корабль в щепки, уничтожив 500 человек. Вторая, отправленная с целью покорения острова Самос, расположенного близ Анатолийского побережья, вернулась назад, не достигнув никаких результатов. Лишь третья преуспела, обогнув Пелопоннес и войдя в Ионическое море, где британские власти по-прежнему разрешали туркам пользоваться гаванями у берега островов. Здесь она пополнила запасы продовольствия в Дзанте и продолжила действовать, совершив нападение вместе с большой египетской флотилией на порт Галаксиди на северном берегу Коринфского залива. Было захвачено 34 греческих судна вместе с тридцатью моряками; город сожгли дотла. Затем флот вернулся в Босфор тем же путем и бросил якоря в бухте Золотой Рог. Корабли, ставшие его добычей, плыли сзади; мертвые тела пленников свешивались с нок-рей.

Так как отношения между греками и турками все ухудшались, то можно было с уверенностью ожидать, что гражданское население пострадает так же, как и военные. В июне 1821 г. в Смирне (Измире) произошел безобразный инцидент, когда во время нападения на большую греческую общину погибло и подверглось насилию несколько сотен мужчин и женщин, но наиболее известный случай проявления жестокости имел место в Константинополе, причем приказ отдал сам султан Махмуд II. В день Пасхи, 22 апреля 1821 г., вскоре после рассвета, патриарх Григорий V — следует подчеркнуть, что он никогда не выражал даже минимальной поддержки греческому восстанию, — был лишен сана, и в то же воскресенье днем его повесили на центральных воротах патриархии. Согласно описанию, сделанному Робертом Уолшем, капелланом британского посольства, «истощенное воздержанием, исхудавшее тело пожилого человека» — по-видимому, ему было около восьмидесяти[327] — «весило слишком мало, чтобы казнь завершилась немедленной смертью. Он страдал долго; не нашлось дружеской руки, которая облегчила бы его муки, и прежде чем его конвульсии прекратились, успела опуститься ночь». Рассказывают, что через несколько часов султан лично явился, чтобы увидеть тело, которое оставили висеть на три дня.

Старый патриарх стал не единственной жертвой. По всей Османской империи христианские церкви подверглись нападениям и поджогам; было казнено немало духовных лиц, в том числе не менее семи епископов. И все же, несмотря на то что весь западный мир шокировали эти проявления насилия, лишь православная Россия заявила протест; министры иностранных дел Австрии и Британии Меттерних и Каслри, от которых можно было с уверенностью ожидать, что они станут противодействовать любому национально-освободительному движению, легко преодолели первоначальную нерешительность Пруссии и Франции. Итак, царь вынужден был действовать в одиночку, однако он выразился весьма резко, не смягчая слов. В ультиматуме, составленном Каподистриа, он заявил, что: «османское правительство открыто противопоставило себя всему христианскому миру, являя враждебность к нему. Это узаконивает защиту греков, которые отныне будут сражаться исключительно ради того, чтобы спасти себя от неминуемого уничтожения. Ввиду сути этой борьбы Россия считает себя обязанной предложить им поддержку, ибо они подвергаются преследованиям; защиту, поскольку они в ней нуждаются; и помощь — вместе со всем христианским миром, — ибо она не может оставить своих собратьев по вере на милость слепого фанатизма».

Этот документ был передан турецкому правительству 18 июля. 25 июля, не получив ответа, русский посол граф Строганов разорвал с Портой дипломатические отношения и закрыл посольство.

Тем временем на Пелопоннесе Колокотронис и его армия готовились к тому, чтобы завоевать свой величайший на тот момент трофей — Триполис. Хотя тамошний гарнизон составлял около 10 000 человек — в это число входил отряд из 1500 албанских наемников, грозных воинов, — поначалу город казался сравнительно легкой добычей. Он стоял на открытой равнине, и его защитники не могли рассчитывать на естественную защиту — город защищала лишь каменная стена высотой около 14 футов. Снабжаться с моря город тоже не мог. Также было известно, что он переполнен: гражданское население, составлявшее около 15 000 человек, дополнительно увеличилось за счет значительного числа местных турок, для которых стало небезопасно продолжать жить в окрестностях Триполиса. Учитывая, как жарко греческое лето, было невероятно, что город сможет долгое время выдерживать осаду.

К середине июля силы греков были стянуты к северу и к востоку. Командовал ими Колокотронис; кроме того, Мавромихалис имел под рукой готовый вступить в бой резерв. Как раз в тот момент, когда они приготовились атаковать, прибыл неожиданный визитер — Дмитрий Ипсиланти, брат злосчастного Александра. Может показаться, что само по себе это не служило достаточной рекомендацией, хотя новости об окончательном поражении Александра еще не достигли Пелопоннеса. Физически Дмитрий не просто не производил впечатления: он был менее 5 футов ростом, худ как скелет и забавно заикался, — и все же в нем было что-то такое, что вызывало доверие. С момента его появления никто не сомневался в его честности, и когда через несколько дней он предложил принять на себя руководство новым Пелопоннесским правительством, а также высшее командование вооруженными силами, его поддержало на удивление много революционеров. Среди них был сам Колокотронис, сознававший, что быстро оформлявшейся новой Греции очень нужен признанный глава; вероятно, он рассматривал Ипсиланти как в высшей степени подходящего кандидата, которого ему будет нетрудно подчинить своей воле. После некоторых споров было решено, что временное правительство — так называемый Пелопоннесский сенат — созданное всего месяцем ранее, продолжит свою деятельность с Ипсиланти в качестве своего председателя и главнокомандующего.

Осада началась и продолжалась ровно столько, сколько ожидали греки. Прошло немного времени, и в Триполисе начал ощущаться отчаянный недостаток пищи и воды; вскоре последовала вспышка эпидемии. К концу августа стало известно, что турецкие силы, шедшие на выручку с севера через Фермопилы, уничтожены повстанцами, и через несколько дней осажденные турки сообщили о готовности начать переговоры. У них на руках оставалась, так сказать, единственная карта — группа из 38 заложников-греков, захваченных в плен вместе со своими слугами в начале осады. Всех держали в одной крохотной камере; хозяев приковали за шею к одной цепи, слуг — к другой, причем обе цепи были так туго натянуты, что если один человек решал сесть или встать, остальным приходилось делать то же самое. Возможно, именно эти вопиющие проявления бесчеловечности разгневали осаждавших. Разнесся слух об обещанной возможности грабежа, и теперь число их быстро росло, а настрой становился все более угрожающим, особенно когда они начинали спорить о том, как разделить добычу.

Незадолго до ожидаемой капитуляции Колокотронис убедил Ипсиланти покинуть лагерь. Предлог, названный им, заключался в том, что турецкий флот появился у западного побережья и главнокомандующий должен был предотвратить высадку врага. (На самом деле одна-единственная двухдюймовая пушка, которую Ипсиланти взял с собой, не могла эффективно действовать против османского флота, который, как мы знаем, беспрепятственно проследовал в Галаксиди.) Настоящая причина, по-видимому, была иной: взятие Триполиса, что хорошо понимал Колокотронис, не могло не окончиться массовым кровопролитием. Будет лучше, если благородный Ипсиланти не окажется там и не увидит происходящего; также снижался риск того, что на него, главу правительства, возложат ответственность за события.