Мятежный дом - Ольга Чигиринская

– Храм знает об этом. Ты не набрал погремушек?

– Недостаточно, чтобы сглазить Нуарэ и Дормье.

– Это плохо.

– Я всего лишь смертный и делаю, что могу. Две моих кошки, посланные на Тэсса, погибли. Я жив, так что меня еще не запылили – но…

– Входит ли в шабаш госпожа Огата?

– Скорее нет, чем да. Думаю, они собираются оставить её тут, в качестве козла отпущения.

Гость допил чай и поставил чашку на стол – а сто стола взял положенный туда Нарсесом игольник с резной рукоятью из синего агата.

– Ты идешь в «Горячее поле»?

– Конечно. Как-никак, у меня там брат.

– Не слишком ли рискуешь? Думаешь, Джемма поверит в ваши братские чувства?

– Думаю, соглядатай Нуарэ подтвердит ей, что со стороны наследника не приходится ждать ничего, кроме особо грандиозной пьянки. И я приму в ней посильное участие.

– Не переусердствуй. Почему ты все время улыбаешься?

– Жизнь кажется мне полной иронии, Нарсес, – он протянул хозяину магазина два свертка плотной цветной бумаги из гаса. – Этого достаточно за антикварный игольник?

– Немного не хватает, но покупателя найти трудно, приходится сбавлять цену. У меня тяжелые времена, друг. Дочь подумывает перейти на работу в бордель.

– Почему нет? Она милая девочка, у нее может получиться то, что не выгорело у твоих людей.

– Одна из тех кошек была женщиной. Очень опытной.

– Там, где заподозрили женщину, могут не заподозрить подростка. Нарсес, она на два года старше Апостола. Она справится.

– Это приказ?

– Распоряжение, – гость пристегнул игольник на пояс. – Дольше задерживаться не могу, люди Нуарэ уже должны знать, что я здесь. Пора навестить маму.

…В гостинице он с удовольствием обнаружил, что его ждут.

– Господин Нуарэ, – он поклонился.

– Ринальдо, мальчик мой! – консорт госпожи Огата распахнул ему объятия. Пришлось задержать поклон.

Он давно уже не держал зла на мать, но этого человека продолжал ненавидеть. Мать всего лишь уступила своей слабости – когда поддалась чарам Бона и когда не устояла под давлением мужа и отжала нежеланного ребенка синоби. Было время – маленький Рин пестовал обиду на мать, плача в тишине детского дортуара – но оно давно прошло. Теперь он не любил мать – но и гнева на нее не испытывал; он не испытывал вообще ничего, кроме некоторой жалости к женщине, попавшей в скверную историю и не знающей об этом.

Но Нуарэ отличался свойством, отвратительным Огате и лично, и профессионально: он моментально находил оправдания любому своему действию. Оставайся эта черта просто индивидуальным мозговым вывихом – она была бы терпима. Но Нуарэ вольно или невольно сформировал вокруг госпожи Огата среду, из-за которой его мать если не полностью утратила связь с реальностью, то наблюдала эту реальность через сильный искажающий фильтр…

– Неужели старуха отпустила тебя провести отпуск в семейном кругу? – Нуарэ опустил руки и сел в кресло, закинув ногу за ногу. Рин устроился напротив, через низкий столик.

– Что вы. Разве у синоби бывают выходные и отпуска, – ответил он в тон. – Я здесь по делу. Невеста императора хочет посетить своего дедушку. Я, как синоби и её брат, должен проверить, насколько безопасным будет ее визит где-то около Сэцубуна.

– Категорически не советую тащить сюда ребенка в Сэцубун. Разве что к этому времени мы сделаем Шоран безопасным.

– Что вы имеете в виду?

– Да брось, не может быть, чтобы ты не знал, – Нуарэ нахмурился. – Эта свинья Ройе вонзил нам нож в спину.

– И что вы намерены предпринять по этому поводу?

– Пока лично тайсёгун будет рассматривать нашу апелляцию, Ройе не имеет права и пальцем шевельнуть. Но он уже стянул в город всю свою банду.

– Вы полагаете, именно он станет инициатором беспорядков?

– На сто процентов уверен.

– Но ему это невыгодно.

– Как раз ему-то и выгодно. Если он сможет выставить нас изменниками перед тайсёгуном, и Шнайдер введет на Биакко войска…

– То в первую очередь сам тайсёгун окажется в очень неловком положении. Впрочем, – Рин поднялся, – это не мое дело. Моя задача – безопасность сеу Элисабет. Не откажете ли вы мне любезность сопроводить меня в губернаторскую резиденцию?

– Рин, малыш, я для этого здесь! – Нуарэ снова сделал широкий жест руками.

– Мне необходимо переодеться. Вы подождете здесь или в моем номере?

– Пожалуй, здесь, – Нуарэ щелкнул пальцами, подзывая гема. – Бокал «Шато Ноэль», 54-го года, а если нет – любого другого.

Рин с легким поклоном удалился в свой номер.

Быстрый холодный душ. Переодевание. Гостиница высшего класса – пока он ходил, обслуга уже выгладила парадное платье до хруста и развесила в шкафу.

Прямые брюки, туника, хаори с гербом клана синоби. Вот и гадайте, любимая матушка и господин Нуарэ – при исполнении я или все-таки нет? Любому ясно, что синоби при исполнении ни в коем случае не наденет гербового хаори, но точно так же любому ясно, что синоби при исполнении будет изо всех сил стараться, чтобы окружающие думали, что он не при исполнении. Так на работе я или нет? И бывает ли синоби не на работе?

Напустив на себя официальный вид, Ринальдо Огата покинул гостиницу и сел вместе с Нуарэ в губернаторский портшез.

Переход от жарких объятий к вооруженной угрозе не показался бы резковатым разве что очень хладнокровному человеку. Особенно на выходе из туалета.

Дик не был хладнокровным, он просто устал смертельно. И когда его порывисто обняли, назвав «Ани!» и окатив со всех сторон шелком и ароматом, а потом так же порывисто оттолкнули, да еще и пистолет приставили – он подумал, что в этом месте, наверное, надо бы удивиться и испугаться, но не сделал ни того, ни другого. Достаточно того, что удивлена и напугана женщина с игольником. Удивление, испуг и игольник – опасное сочетание.

– Я не вор, – сказал он первое, что пришло на ум.

– Отрадно, – сказала женщина холодным голосом. Свет в коридоре зажегся при ее появлении – то есть, дом опознал ее как свою – и теперь она стояла спиной к световоду, так что Дик видел главным образом силуэт. Это хозяйка, сообразил Дик.

– И я не ваш сын.

– Это я тоже поняла. Кто ты в таком случае?

– Я это… – юноша проклял свою память, в которой то и дело терялись нужные слова. – Позер.

Женщина опустила игольник. Ее плечи дрогнули в беззвучном коротком смехе.

– Ты хотел сказать – натурщик?

– Да, – облегченно сказал Дик. – Понимаете, ваш муж… он вдруг уснул прямо посреди работы. Ну, я подождал немного, потом оделся, его одел…

– Ты хочешь сказать, что он раздевался зачем-то? – брови женщины выгнулись, как луки.