Письма с Дальнего Востока и Соловков - Павел Флоренский

Какие доказательства осадочно–метаморфического происхождения гнейсов?

1. Слоистость—сланцеватость. Объяснять ее давлением нельзя, т. к. при одностороннем холодном давлении порода раздробилась бы, но отнюдь не произошло бы перераспределения минералов, а затем поворота их и юзстановления компактности; а при горячем давлении оно не могло бы быть односторонним (стресс) и было бы гидростатическим.

2. Несуществование гранитных дайков, штоков и т. п.

3. Нахождение в гнейсах минералов с водою легко удаляемой при нагреве.

4. Нахождение в гнейсах углеродистых минералов группы тухолита, содержащих к тому же редкие земли, уран и т. д., т. е. элементов высокого разсеяния. Следов, собраны эти элементы могли быть только [нрзб.]. Т. о. минералы группы тухолита растительного происхождения, и след, гнейсы — осадочного.

5. Нахождение в гнейсах графита, тоже очевидно растительного происхождения (совсем засыпаю, уже7¼ часов утра).

6. Рентгенограмма мариупольского графита, содержащ. 2— 3 лишние против рентгенограмм других украинских графитов диффракционные кольца, однако исчезающих при нагреве в пределах не выше 200°, когда рентгенограммы отождествляются.

7. Кальцитовые скелеты у чешуек южнорусских графитов легко распадаются при нагреве, что указывает опять на холодное происхождение соответственных графитов, а потому и гранитов.

Целую тебя, дорогой Вася, поцелуй маленького. Кланяйся Наташе. Отдохни летом, погуляй, пособирай грибы.

Дорогой Мик, пишу тебе еще стихи об Оро.

XXIX.

Странник:

«Я отдохнул. Пора мне в путь.

Но пред отходом помянуть

Твоих старинных предков ряд

Дозволишь ли?» «Куда стремят

Будь я тобой—себя б спросил.

Отвечу сам. Твой древний род—

К единой цели путь ведет.

Жизнь рода, смысл, порыв и честь —

В великой цели,— чтоб процвесть.

Оро, твой сын, он — тот цветок,

Благоуханен им, Восток

Самосознанья светлый луч

Получит, мыслию могуч...

Оро ты пустишь, может быть,

Со мной на Станции пожить:

В живой работе, лучше школ,

Свое признанье б он нашел...

И, недоволен сам собой,

Проигранным считает бой.

Седою головой поник,

Ответных ищет слов старик.

Вот, поднялася голова,

И мерно потекли слова.

X.

Старик:

«Старинный водится завет:

Іость да не слышит слова нет.

Но помрачило б навсегда

Мне душу горестное да.

Ведь больше жизни хочешь взять,

Сандро, наш гость. Подумай мать

И я, отец... К чему нам жить,

Когда любви сотлеет нить?

У нас одно лишь солнце. Ты ль

Затмишь его, развеяв пыль,

И серой, мертвой пеленой

В постели погребешь больной?

Вам сына своего вруча,

Чем буду сам я? — Ьегипча[2367],

Засохшим деревом. Смотри,

Сосна стоит там, но внутри

В щепу разбита, и кора

Винтом ободрана. Сера

Полуистлевшая хвоя.

Так знай: таким же буду я,

Когда покинет нас Оро.

Замерзнет птица, коль перо

Без сына хладный ждет коіец.

Как море дорог милый сыі

Тебе твой собственный. Одін

Ты разве знаешь, что любо*ь

Нам греет сердце, движет іровь?

И вот последний мой ответ

От сердца сам скажи ты неп».

XXXI.

Странник:

— Увы, знакомый крик дуии

Звучит и здесь, в лесной гл;ши.

Но как ни грустно, как ни халь,

А праведна твоя печаль.

Величье в будущем—оно

Нам не заменит, что дано

Сейчас, теперь, на каждый день.

Лишь только призрачная тень

Растет и тянется длинней

На грань закатных наших даей.

Росток, бутон, цветок и плед —

Все радостью своей живет,

Само прекрасно, тешит глаз.

Не жди ж, а радуйся сейчас.

Твой сын Оро пока—бутон.

Предутренний витает сон

Еще над юной головой —

Прожить минервиной совой.

Прозрачен этот сон. Так что ж,

Не нарушай, раз он хорош.

Ваш воздух рад был я вдохнуть.

Теперь пора, пора мне в путь.

Прощай, спасибо за приют.

И знай, содействие найдут

Ваш сын, отец его и мать,

Коль им придется помогать.

Прощай и сыном счастлив будь.—

Пошел, не смея вспять взглянуть.

XXXII.

Пришла весна — весны здесь нет.

Враз испарился тощий снег.

Суха, поблекла и мертва

По марям длинная трава.

И лесовал и сухостой.

Чатды[2368] и лиственниц стволы

Огню добыча. Ток смолы

Вздымает пламень. Лесопал

От малой искры запылал.

Цветут огни в тайге, меж ям;

Несется смольный фимиам,

И облаком живым повит

Ольдой, Селин и Муртегит.

Коварный прометеев дар,

Ползет тигрицею пожар.

И над изсушенной травой

Крутится вихорь огневой.

Там огненная пелена

По скатам гор наведена,

Здесь в ночь густую и средь дня

Трепещет полог из огня.

Дымится марь, кусты, луга,

Дымятся пни, дымит тайга:

Лесная запылала сень.

То рудозолотой олень

Вздымает пламени рога.

Из под копыт несется зга.

И зарева со всех сторон

Румянят дымный небосклон.

Стоит здесь мгла и дым густой.

И запах гари. Полосой

Огня хребты обведены

Во дни той огненной весны.

Пылают жгучие цветы

Золотоносной мерзлоты,

И меднокрасный Солнцещит

Над дымной бездною висит.

Крепко целую тебя, дорогой Мик. Пиши.

Дорогая Аннуля, пишу тебе несколько слов, больше не могу, т. к. сейчас уже отправят письмо, а вчера мне целый день мешали писать, несмотря на выходной день. В этом году очень много морошки, черники, грибов. Однако я не беру их—нет ни разрешения, ни времени. Сегодня лишь, мимоходом, на одном болоте наелся морошкой. Как раз теперь, т. е. 24 июля, морошка (как и черника) совсем зрелая и обладает тонким запахом кавказского меда. Сегодняшний день было жарко и парило, к вечеру пошел дождь, блистала молнія, а ночью разразилась сильная гроза. Все это на Соловки и іе похоже, вообще лето какое то особое. Очень скучаю по вал всем; скучаю по тебе, и даже кашки розовые, которых в этол году много, проходят незамеченными. Отдыхаешь ли ты несюлько от хлопот? Сделали вы попытку получить от П. Н. мои рисунки, книги, рукописи? Я писал уже об этом тебе, но отвега не получил. Сообщи, получаешь ли мои письма. Кланяюсь бабушке, целую всех вас и тебя в особенности. Еще раз крепко целую. Присылаю образец одного вида оленьего мха — ягеда.

г. Загорск (б. Сергиев)

Московской области

Пионерская ул., д. 19 Флоренский

Анне Михайловне Павел Александрович

Флоренской Cn. I, Осн.

1936. VII.28—29. Соловки. №70. Дорогая мамочка, вчера получил твое письмо от 15 июля, в котором ты сообщаешь, что дошло мое от 24 мая. Видишь, с какою затяжкою идут вести отсюда. Поэтому не думайте, что я пишу небрежно, да и по №№ моих писем можете судить, все ли доходит до вас. — Как я уже писал, мне очень утешительно думать, что ты живешь со всеми нашими, боюсь лишь, достаточно ли тебе спокойно. Один из моих знакомых сообщил мне, что ты бодра и молода; хорошо бы, если только это у него не поверхностное впечатление. Ты полуспрашиваешь, почему я возвращаюсь к впечатлениям детства. Прежде всего потому, что внутренний мир выкристаллизовывается около них и ими существенно определяется. А затем, думается, и тебе прошлое не должно быть чуждо, хоть ты и стараешься о нем забыть. Я не понимаю этого. Если жизнь вообще имеет смысл и ценность, то забывать прошлое—неблагодарность и неразумие, ибо все становится прошлым, и тогда вся жизнь в сумме должна оказаться чистым нулем. Память о прошлом есть и долг и содержание жизни, и[2369] нельзя ценить настоящее и пользоваться им, если оно не коренится в прошлом. И наконец, жизнь, смыкаясь, под старость возвращается к детству, таков закон, такова форма целостной жизни. Если у тебя этого еще нет, то свидетельствует это забвение лишь о твоей молодости: ты еще не дожила до близости с давнопрошедшим. Человеческую личность можно образно представить в виде горы, сложенной различными формациями: все эти формации сохраняются в личности, хотя ярко выступает в сознании лишь та, на которой стоит нога в данном возрасте, остальные же в подсознании. Мы живем, подымаясь, на гору жизни, затем доходя до вершины жизни и наконец спускаясь. Ho восходя мы проходим напластования своей личности в одном порядке, а нисходя—их же, но в порядке обратном. Каждому этапу роста соответствует этап старения, и тогда возвращаются те же интересы, те же мысли, та же настроенность, хотя все это и в иной тональности. VIII.4—5. Поздравляю тебя, дорогая мамочка с прошлым праздником 24 (11) июля. Живу я так отрешенно от времени, что никогда не знаю без надлежащей справки, какое в данный день число, только… (пришлось оборвать письмо, не помню, что хотел писать). VIII.6—7. Один знакомый спрашивает меня, почему я ничего не пишу о Соловецких звуках, — только о цветах и формах. Потому что здесь все беззвучно, как во сне. Это царство безмолвия. Конечно не буквально, всякого досадного шума более, чем достаточно, и хочется скрыться куда‑нибудь в тишину. Ho не слышишь внутреннего звучания природы, не воспринимаешь внутреннего слова людей. Все скользит, как в театре теней, а звуки присоединяются извне, досадным придатком или шумом. Это очень трудно объяснить, почему ничто не звучит, почему нет музыки вещей и жизни, я и сам по настоящему не пойму, но все же музыки нет. Лишь морской прибой (его приходится слышать очень редко) да завывания ветра не вполне вмещаются в такую характеристику Соловков. Ну, а также и внешние причины усиливают это впечатление: не раздаются трамвайные звонки, не гудят автомобильные рожки, не стучат экипажи, не слышно стука поезда—изредка лишь раздается пароходный гудок, не вырывается ниоткуда песни или смеха. Радиопередача врывается чуждым началом, которое не оживляет, а лишь щекочет нервы. Поэтому мне и кажется, что отсутствие описания звуков само по себе описывает Соловки, и гораздо точнее, чем если бы начал говорить о звуках. Целую тебя, дорогая мамочка, береги себя, пользуйся летом, будь здорова.