Куда ведет кризис культуры? Опыт междисциплинарных диалогов - Коллектив авторов

Евгений Ясин: Это все в общем и целом: надо формировать то-то и то-то… А как формировать, если реальные общественные отношения этому препятствуют?

Игорь Яковенко:

На этот вопрос у политика будет свой конкретный ответ, у экономиста свой, у юриста или педагога тоже свой. Как культуролог, я могу рассуждать лишь «в общем и целом». Для формирования личности надо создавать среду, органичную для свободного человека и дискомфортную для тех, кто не стал личностью. Возьмем только один сюжет. Мы с вами живем в обществе с мощнейшей патерналистской традицией. Государство опекает подданных, родители опекают детей, традиционные старики считают возможным поучать любого молодого, вмешиваясь в чужие дела. Однако свободный человек формируется только после снятия опеки. При этом каждый и на собственном примере, и на примере других людей должен видеть: свобода неотделима от ответственности. Проиграл зарплату в казино — голодай до следующей получки. Надо формировать реальность так, чтобы обломовы тихо спивались, а штольцы плодились и размножались.

Пока потенциал субъектности не вырос, потребности в свободе быть не может. Вместо свободного человека мы получим строптивого раба, который пакостит своему хозяину и вымещает миру собственные комплексы. Свобода не тождественна ущемленному негативистскому протесту. Объясняя студентам, что такое свобода, я привожу простой пример. Когда я прихожу в гости, то не ворую серебряные столовые приборы и не щипаю хозяйку дома за попку не потому, что осознаю негативные последствия и репутационные издержки такого поведения, а потому что я — свободный человек. Для меня такое поведение не морально и дурновкусно. Оно мне не органично, оно бы критическим образом проблематизировало мою самоидентификацию. Свобода — это самодисциплина, но самодисциплина возникает вместе с личностью.

Игорь Клямкин: В докладе целый раздел посвящен роману Татьяны Толстой «Кысь», которому Алексей Платонович придает большое значение. Можете что-то сказать по этому поводу?

Игорь Яковенко: Опираясь на этот роман, докладчик пишет об интеллигенции как реальном факторе российской современности. Я не верю в это и отстаиваю тезис: интеллигенция как явление кончилась. Последнее поколение интеллигентов — шестидесятники ХХ-го века. На смену интеллигенту пришел буржуазный интеллектуал, а это совершенно иная сущность. Интеллигент поклонялся русскому народу, к которому я очень сложно отношусь. Внутренний мир интеллигента наполняла масса иллюзий и заморочек. Интеллигент возникает на определенной стадии модернизации и исчезает с гибелью традиционного мира и размыванием сословного общества. Отдельные носители этого типа сознания возникают, реликты остались, а явления нет.

Алексей Давыдов: До «гибели традиционного мира» в России еще далеко. Поэтому воспроизводится и русская интеллигенция. Что-то в ней, конечно, изменилось, но в чем-то существенном она остается собой.

Наталья Тихонова: Интеллигент — это определенный тип личности, а интеллигенция — это социальная группа со своими функциями в обществе. Интеллигенция как группа действительно уже практически исчезла, никакие значимые функции она уже не выполняет. А отдельные интеллигенты, конечно, сохранились.

Алексей Давыдов: Пусть не интеллигент, пусть буржуазный интеллектуал. Дело же не в этом. Дело в том, что он, как субъект культуры, продолжает воспроизводить ее традиционное качество.

Наталья Тихонова: Культуру сейчас воспроизводят СМИ, а не интеллигенция.

Игорь Яковенко:

Она воспроизводится через механизмы СМИ властной элитой в интересах этой элиты. В стратегическом отношении такое воспроизводство тупиковое. Давыдов формулирует жесткий тезис: «Механизм культуротворчества в России порочен». Сильно сказано, но правильно. И воспроизводство культуры, и ее развитие связаны с культуротворчеством, а оно у нас и в самом деле ущербное.

Оно ущербное, потому что создает культурные формы, не адекватные реальности. Культура — это способ бытия человека, она должна вписывать его в мир. Русский же механизм культурного творчества создает продукт, пользуясь которым выживать в этом мире трудно, а вымирать легко. Поэтому много и хорошо пьется, поэтому массовая наркомания, поэтому нет желания жить…

Докладчик объясняет это тем, что русская культура не самокритична. Но отсюда как раз и следует, что в ней не развито личностное начало, без которого не может быть и личностной потребности в свободе. Как я понимаю, личность обязательно самокритична; отсутствие самокритики — свидетельство отсутствия личностности. Всякая традиционная, доличностная культура лишена самокритики.

Алексей Давыдов: У меня акцент другой. Я говорю о том, что культура русского интеллигента не предполагает самокритики по поводу его критичности…

Игорь Яковенко: Все правильно. Русский интеллигент слишком традиционен и не стал личностью. Если он интеллигент, он не личность, а если он личность, то он перестал быть интеллигентом.

Игорь Клямкин: Я так понимаю, что общий пафос обсуждаемого доклада вам не близок. Ни в целом, ни в частностях…

Игорь Яковенко:

Почему же? Есть тезисы, с которыми я согласен. Например, что идея личности как новое основание империи является химерой. Никакой империи сейчас построить нельзя. И личность не может быть ее основанием.

Далее, Алексей Платонович формулирует очень важное положение о конфликте между личностным началом и русской традицией. Отсюда — неудачные попытки русского человека стать личностью. Эта драматическая коллизия между нарождающимся личностным началом и традицией стала метасюжетом русской литературы. Либо я остаюсь лояльным русской культуре, но тогда отказываюсь от личности, либо я заявляю себя личностью, но тогда осознанно и рефлексированно противопоставляю себя доминирующей культуре. Тут я полностью согласен с автором. Другое дело, что он отыскивает культурные альтернативы там, где мне их увидеть не дано.

Да, процессы порождения альтернатив происходят постоянно, но они не снимают того главного вопроса, с которого я начал свое выступление. Могут ли они сработать или станут эпизодами схождения с исторической арены? Однозначного ответа на этот вопрос, как я уже говорил, быть не может. Но я знаю, что ничто не меняется от хорошей жизни; качественные перемены происходят в ситуациях экстремальных.

Если бы у России не было гигантской территории, если бы с нее было снято ресурсное проклятие, то она была бы вынуждена меняться. Но пока у нее есть возможность существовать в ее нынешнем межумочном положении, вряд ли что-то произойдет. Однако долго так продолжаться не может. Я тоже полагаю, что Россию ожидают большие преобразования. Причем, как говаривал товарищ Брежнев по другому поводу, эпоха перемен придет «в исторически короткие сроки». Тогда и откроется окно новых и, быть может, неожиданных возможностей.

Игорь Клямкин:

Спасибо, Игорь Григорьевич. Новые возможности в прошлом веке открывались перед Россией неоднократно. И все они были использованы таким образом, что история возвращалась в привычную колею. Новые возможности оказывались возможностями воспроизводства в новых условиях старой культуры. Поэтому Алексей Платонович и ставит вопрос о культурной революции, поэтому и ищет в нашей реальности ее симптомы. Ведь если новые возможности не накапливаются сегодня, то откуда они возьмутся завтра?

Наталья Евгеньевна продолжит разговор.

Наталья Тихонова:

«Свобода — это право и возможность институциональной борьбы за свои интересы, а не просто бунт против несвободы, который сам по себе ни к какой свободе не ведет»

Я начну не с центральной темы доклада, а с того, что невольно стало центральной проблемой в нашем обсуждении. С того, что касается личности, свободы и развития. Да простят меня культурологи, но я подойду к этому вопросу как социолог, которому положено рассматривать личность как продукт определенных социальных отношений. Так вот, если бы в нашем обществе сегодня было 75–80 % критически мыслящих личностей, то это действительно была бы катастрофа — и для страны, и для самих людей. Потому что общество, в котором наличествует всего 10 % структурных позиций, на которых может быть востребован мыслящий человек, не совместимо с массовым формированием критически мыслящих личностей.

Дело вовсе не том, что у нас нет генетического или культурного запаса для формирования таких личностей. Дело в том, что сама ткань социума, в котором мы живем, не предполагает, что большинство составляющих его людей, став критически мыслящими личностями, сможет оставаться его полноценными членами, сохраняя качества личности. Поэтому я не уверена и в том, что нужно формировать новый уровень потребности в свободе, к чему призывает докладчик. Допустим, такой новый уровень в массах сформировался. И что дальше? Каким образом эта потребность в свободе может быть реализована?