Александра - Олег Ростов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не надо, Ульрих. Тем более, на одной ноге стоять передо мной. Костыль тебе нужно сделать. — Я его рассматривала, улыбаясь и чуть склонив на бок голову. Он смотрел мне в глаза, потом опустил взгляд. — Ульрих, вот скажи мне, ты зачем полез ко мне? Неужто обиду затаил, что дева твой замок взяла, всего с пятью десятками воинов? — Говорила я на латыни, поэтому многие пленные, бывшие тут же посмотрели на меня удивлённо и заинтересованно. Переводили взгляды с меня на фон Деница и обратно. Начали пояснять тем, кто не понял о чём мы говорим. Тут же находились и князь Воротынский, бояре и воины. К нам подходило всё больше русичей. Князь, понимавший по латыни, ухмыльнулся. Пояснил остальным, о чём разговор. Народ стал посмеиваться.
— Вот сидел бы ты себе спокойно в своём замке и целым был бы. — Продолжала я. — Вот что мне с тобой делать? Выкуп взять с тебя? Так у тебя и серебра то уже поди не осталось, да, барон? Или ты решил гордыню свою ливонскую потешить? Разве мало тебе было, что ты весь свой гарнизон потерял в прошлый раз? Или тебе мало было побитых моими воями ливонцев, когда вы преследовали меня? Сколько тогда ваших полегло, Ульрих? Отвечай.
— Не знаю, не считал.
— Лжёшь, Ульрих фон Дениц, барон, ландсгерр Восточной Ливонии. Но то ладно, пусть они на твоей совести будут. Где твой меч?
— Забрали. Кто, не ведаю. Воин какой-то. Он меня по голове пнул, как пса какого-то.
— Правильно. Благодари, что только ногой пнул, а не мечом приложил. А на счёт пса, так вы немецкие рыцари у нас так и зовётесь псами. — Я повернулась и посмотрела на русичей, окруживших нас. — Кто его меч забрал?
Из толпы вышел ратник. Молодой. Чёрные как смоль глаза и такие же чёрные, как крыло ворона волосы. Сам смуглый. Наверное, татарская кровь в нём была или черкесская. Он поклонился мне.
— Я забрал, царевна-матушка. Не серчай на меня.
— Я и не серчаю, воин. Хочу попросить тебя, отдай мне этот меч, а я заплачу тебе на за него. — Ратник кивнул и скрылся в толпе. Вскоре вернулся. В руках держал меч фон Деница в ножнах. Я сразу узнала его по рукояти. Меч воин передал мне.
— Не надо платы, царевна. Так бери. Мне не жалко. Этого добра у меня ещё три штуки есть. А с тебя плату возьму, как потом сотоварищам в глаза смотреть буду? Скажут: «Сёмка, ты торгашь?»
— Спасибо тебе Семён. Я правильно назвала имя твоё?
— Правильно, царевна. Истинно так. Отец с матушкой нарекли меня Семёном.
— Будь здрав Семён, русский воин. Удачи тебе в деле ратном твоём. — Я перекрестила его. Он ещё раз поклонился. Я видела его улыбку и весёлых бесенят, что прыгали в его глазах.
— Благодарствую, царевна-матушка. Вот это царская плата. Большего мне и не надо.
Я повернулась к барону. Держась одной рукой за ножны, второй взялась за рукоять, выдвинула полностью меч. Солнечные зайчики запрыгали на клинке.
— Один раз я вернула этот меч тебе, Ульрих фон Дениц. Второй раз возвращать не буду, уж не серчай. Что с бою взято, то свято, так ведь? — Барон молчал. — Отправлю ка я тебя Ульрих в Москву, к свёкру своему на подворье. Подлечишься там, так уж и быть. Заодно с жёнами своими повидаешься. Любава то дочку родила, красавицу настоящую. Да и сына тебе повидать нужно. Вытянулся отрок. На тебя похож становится всё больше и больше. Вот только его воспитанием занимаюсь я.
— Как это, царевна, жён повидать? — Спросил Воротынский недоумённо глядя то на меня, то на фон Деница.
— А так, княже. У него в замке целый гарем, как у турецкого султана. Я права, барон? — Ульрих молчал. Князя спросили, о чём разговор? Он пояснил. Народ с любопытством смотрел на ливонца.
— Он что, нехристь что ли? Чудно как, первый раз вижу рыцаря-мусульманина! — Сказал князь. Народ засмеялся.
— Нет, Иван Васильевич, Ульрих фон Дениц истинный христианин. Но гарем с жёнами имеет. И детишек тоже.
— И много жён? — Задал вопрос князь.
— Пять или шесть. И все смотрят ему в рот. Любят мужа своего. — Я усмехнулась. Князь засмеялся, покачал одобрительно головой.
— Значит силён барон, раз может удоволить столько женщин. — Пояснил остальным. Народ смеялся. Кто одобрительно смотрел на ливонского барона, кто сплёвывал на землю, приговаривая: «Одно слово, еретики латинянские».
Как среди выживших раненых наёмников, так и среди целых набрала себе команду из двадцати человек. Это были настоящие матёрые псы войны. Разъяснила им, для чего выбрала их и что им нужно будет делать. Спросила, все ли согласны? Никто не отказался. Весь полон и трофеи, те, которые ратники не примерили на себя, отправили большим обозом в Москву.
Стояли ещё два дня. За это время провела несколько операций, кому руку пришлось удалять, кому ногу. Зашивала, штопала мужчин. Конечно, в первую очередь своих, потом уже имперцев.
В этой битве я потеряла пятерых кадетов. Увы, но таковы жесткие законы войны. Я даже поплакала у себя в шатре. Мальчишек мне было искренне жаль. Всех наших павших воинов похоронили в братской могиле. Насыпав холм. Поставили большой деревянный крест. Я сама себе дала обещание, поставить здесь каменный крест и пусть даже как поётся в одной песне, что на братских могилах не ставят крестов. Мы поставили. И спустя два года я всё же поставила здесь каменный крест с надписью, что здесь покоятся защитники Земли Русской, принявшие неравный бой в 1511 году от Рождества Христова с более чем вдвое превосходящей их армией императора Максимилиана. А так же отдельно указала, что здесь покоятся пятеро кадетов русского кадетского корпуса имени Георгия Победоносца.
Я стояла вместе со всеми, смотрела на большой могильный холм, увенчанный крестом. Полковой поп, который пришёл вместе с армией читал заупокойную. По моим щекам текли слёзы. Мне было можно, ибо я женщина. И губы сами шептали:
На братских могилах не ставят крестов
И вдовы на них не рыдают,
К ним кто-то приносит букеты цветов
И вечный огонь зажигают.
— Ты о чём, Александра? Почему не ставят крестов? И что за вечный огонь? — Спросил меня Воротынский, стоявший рядом со мной.
— Так поётся в одной песне, Иван Васильевич. Мне её мой отец пел, когда я была маленькой. А вечный огонь, так он в сердце каждого человека горит, когда ты хоронишь своих боевых товарищей. Так мне папа мой говорил. — Я приложила правую руку к груди.
— Спой песню, Александра.
— Нужно ли, княже?
— Может и нужно. Ты спой, а мы послушаем. И они тоже послушают. — Воротынский кивнул на могильный холм. И я запела. Все стоявшие вокруг, слушали молча.
…Здесь нет ни одной персональной судьбы,
Все судьбы в единую слиты…
…У братских могил нет заплаканных вдов,
Сюда ходят люди покрепче.
На братских могилах не ставят крестов,
Но разве от этого легче?..
Они много в этой песне не понимали. Что такое горящий танк и где этот горящий рейхстаг, но горящие русские хаты и горящий Смоленск они хорошо представляли. И хорошо знали, что такое, когда земля встаёт на дыбы. И пусть они не понимали значения некоторых слов и понятий, но сердцем они поняли о чём поётся в этой песне.
— Хорошая песня, царевна. За душу берёт. А вот крест мы всё же поставили. Пусть другие крестов не ставят, но мы будем ставить.
— Будем, Иван Васильевич.
— Не плач, Александра. Они пали в бою, за други своя, за землю на нашу. Их смерть была достойной.
— Я понимаю всё, князь. Но ничего не могу с собой поделать. И мне можно, я же женщина. Кого-то позже будут оплакивать родные, а кого-то, у кого никого нет и этого не будет. Так пусть я поплачу над ними. Мне жаль каждого русского воина, павшего на кровавом поле. А сколько их безвестных, сгинувших в кровавых битвах, что их и имён уже никто не помнит? Много, князь. Не счесть их. Поэтому и строится в Москве Храм Христа Спасителя. Воинский храм, который посвящён им, начиная
