Александра - Олег Ростов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда день стал клонится к вечеру, Воротынский нанёс удар по основным силам имперцев. С двух сторон. С левого фланга ударила латная конница. С правого легкая кавалерия и пешие мечники. А центр мы продолжали перемалывать пушками. Ландскнехты побежали.
— Князь, — обратилась я к Воротынскому. — Повели, чтобы нашли фон Фрундсберга. Он мне нужен живым.
Разгром был полным. К тому времени, как опустилась ночь, с войском капитана Георга фон Фрундсберга было покончено. Вся артиллерия с пороховым запасом и железными ядрами досталась нам. Кроме того, была захвачена войсковая казна с 10 тысячами серебряных немецких талеров. Я уже молчу про доспехи и о оружие, коих стало скапливаться целые груды, куда трофейные команды стаскивали всё новые и новые трофеи. И ко мне принесли самого капитана. Он был тяжело ранен. Левая рука размочалена картечью по локоть в труху. Перебита картечиной кость лодыжки левой ноги. Он потерял много крови и был без сознания.
— Нет, засранец, ты у меня так просто не сбежишь. Я тебе не дам! — Проговорила, глядя в его бледное лицо. — Кладите на операционный стол. Посмотрела на Дарёнку. В поход она пошла сама. Напросилась. Хотя у неё стоял уже на ноге аппарат Илизарова. Но она ловко передвигалась и говорила, что не чувствует боли и дискомфорта. Георга раздели донага. На лицо положили тряпку с эфиром. Это чтобы он не пришёл в себя во время операции. Руку я ему ампутировала по локоть. С ногой пришлось повозится, но справилась. Вычистив осколки кости из раны и наложив шину, жёстко зафиксировав кости и саму ногу. Конечно, к моменту оперирования капитана наёмников, я уже во всю оказывала медицинскую помощь нашим раненым. На немцев и ливонцев мне было глубоко наплевать. Свои дороже. Раненых сортировали по степени ранений. Тяжёлых сразу тащили в операционную. Раненым со средней тяжестью повреждений и лёгким оказывали помощь мои кадеты и пара привезённых из Москвы лекарей. К полуночи я еле стояла на ногах.
Поэтому, когда по приказу князя Воротынского меня отвели в мой походный шатёр, я рухнула, даже не раздеваясь на своё ложе и мгновенно уснула. Раздели меня уже Фрося с Дарёнкой.
Снился мне Ванечка, мой муж. Мы с ним купались в каком-то озере. Я убегала от него, а он ловил меня. Мы смеялись, в радуге брызг. Догнав, он выносил меня на руках из воды и любил на теплом песке. Но в какой-то момент он, поцеловав меня, поднялся на ноги. Смотря мне в глаза, прошептал: «Прости меня, люба моя, береги сына». Повернулся и стал уходить в дымку, которая появилась. Я стала звать его: «Ваня, Ванечка, куда ты?» Но он продолжал уходить, только оглянулся на меня, посмотрел виновато. Я увидела, как губы его шепчут: «Прости». Я попыталась встать с песка, но не могла и пошевелится. А он уходи всё дальше и дальше. Его силуэт стал размываться в тумане, пока она совсем не скрылся…
Я резко проснулась. Села на походном ложе. Сердце у меня колотилось так, словно оно птаха, которая бьётся в силках, пытаясь вырваться из груди. Я часто дышала. Липкий страх окутывал меня. Это всего лишь сон. Простой сон. С Ванечкой ничего не случится. Он на Дону, строит крепость.
Фрося спала в моих ногах, свернувшись калачиком. Встала, Фросю укрыла своим одеялом. Дарёнки не было. Я оделась. Вышла из нашего походного шатра. Солнце уже встало наполовину из-за леса на востоке. В лагере во всю шла суета. Дымили костры и на них висели котлы. Прошла чуть вперёд. Увидела Дарёнку, она стояла возле одного из котлов. Выговаривала усатому воину.
— Ты мясо заложил?
— Заложил. Ты чего ругаешься, молодка?
— Я пока ещё не ругаюсь. Побольше мяса кинь. Не надо так на меня смотреть. Ты для кого еду готовишь? Для царевны. Поэтому слушай, что я тебе говорю. Мяса больше. Мою травку добавь, пахучую. Потом крупу. Понял?
— Мне без сопливых всё ясно. Ты чего тут распоряжаешься?
— Ты мне поговори ещё, усатый.
— Какая ты язва. Настоящая погибель. Скажи, Дарёна, а что у тебя с ногой? Говорят, вериги у тебя там.
— А ты что мне под подол заглянуть хочешь?
— Да я бы с радостью под твой подол заглянул бы.
Сидевшие рядом воины начали смеяться, но Дарёна не растерялась. Усмехнулась, подбоченившись.
— Ой смотрите, люди добрые, под подол мне заглянуть хочет. Ты жёнке своей под подол заглядывай. Понял?
— А если жёнки нет, что делать, Дарёна?
— До седых волос дожил, а жёнки нет. Может ты хворый? Не можешь? Тогда чего под мой подол заглянуть хочешь? Мне оно надо? С тебя же ни дитё, ни всего остального не возьмёшь?
Среди воинов, что сидели не подалеку, смех перешёл в хохот. Седой воин у котла тоже рассмеялся.
— Вот ты крапива натуральная. Ты чего злая такая? Всё у меня нормально. Поверь, не обижу.
— А чего раньше другую не обижал? Зачем я тебе хромая?
— Хорошая ты. А то, что хромая, так бог с этим. Тем более, если царевна-матушка тебе вериги навесила, хромать перестанешь.
Я удивилась. Вот матушкой меня ещё никто не называл. А этот воин старше меня двое. Хороша матушка, ничего не скажешь!
— Ты давай, кошеварь, а то царевна-матушка встанет, а у тебя ещё ничего не готово. Тоже мне жОних выискался. И кипятка мне дай, я взвар сделаю для царевны.
— Царевна уже встала. — Сказала громко, подходя к костру. Сидевшие на земле воины встали. Кто был в шеломах, сняли их. Стали кланяться мне, но не как холопы, а с достоинством. Правильно, воин рабом быть не может.
— Ну вот, усач, что я тебе говорила? — С досадой сказала Дарёна.
— Ничего, Дарёна, я подожду.
— По добру ли спала, госпожа? — Спросила моя помощница, улыбнувшись.
— Хорошо спала. Отдохнула. И тебе доброе утро, Дарёна. — Посмотрела на ратников. — И вам, воины русские, доброе утро. Вон как солнышко ярко светит. — Они стали отвечать мне, желая здравствовать. Многие улыбались. Ко мне осторожно подошёл седовласый воин. В руках держал свой островерхий шлем.
— Здравствовать тебе долгие лета, царевна-матушка. Благослови, не откажи в милости. — Попросил он. Я удивленно на него посмотрела.
— Так я не священник, воин, чтобы благословлять и даже не настоятельница женского монастыря. Как тебя зовут?
— Пётр я, десятник в войске князя Воротынского. Ты можешь благословлять, на тебе благодать господня, все это знают. И на плечах твоих покров Богородицы.
— Это почему ты так решил, Пётр?
— Так вчера, во время битвы, многие видели, как над лагерем нашим лик Иисуса Христа поднялся. А на твои пушки, рядом с которыми ты была, Богородица покров свой накинула. Многие видели это чудо. А иначе как бы мы силищу такую одолели? Благослови, не откажи в милости, матушка. — Он преклонил колено, держа шелом на сгибе руки.
Я хотела сказать, что не благословением Господним победу мы одержали, а тем, что пушки у нас лучше, чем у имперцев оказались и больше их было. Что победили мы своей стойкостью и мужеством, но передумала. Я всматривалась в их лица. Они верили. Верили истово. И бесполезно их было в этом разубеждать. Было ли явление лика Христа, не было ли, но они убеждены, что было. И чем больше времени будет проходить, тем больше будет крепнуть убеждение в этом. А со временем даже те, кто не видел ничего, убедят себя сами и будут говорить, что видели всё своими глазами, вот тебе истинный крест. Я поняла, что здесь, на этом поле, залитом кровью, полным мертвых тел, так как раненые либо уже умерли за ночь, либо их добили, родилась легенда, которая будет жить долго, переживёт всех ныне здравствующих. И я стала этой легендой. А они все теперь тоже причастны к этой легенде. О чём будут рассказывать своим детям, а потом внукам, кто жив останется. Воинов становилось всё больше. К нам подходили всё новые и новые, снимая шеломы. Я подняла правую руку, стала крестить десятника двумя перстами, как сейчас православные творят крестное знамение.
