Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

вассал». В последнем случае представлена оппозиция «король — вассал», а в предыдущем: «король — пешка», что одно и то же. Поэтому лирический герой, говоря о пешке, имеет в виду себя: «А когда ее обороняют, / Пешка может выйти и в ферзи» (А.Р-13-75) (вспомним «Песню летчика-истребителя»: «Пусть вечно мой друг защищает мне спину, / Как в этом последнем бою»). [888] [889]

Между тем обращение к пешке является обращением не только к самому себе, но и к своей судьбе, поскольку в одном из вариантов пешка отождествляется с фольклорной Кривой: «Но когда противник наседает, / Ей кричат: “Кривая, вывози!”» (АР-13-75). Кривая же — это судьба, а кони в «Погоне» тоже являются олицетворением судьбы лирического героя, который вновь оказывается в ситуации, «когда противник наседает»: «Пристяжной моей волк нырнул под пах». Позднее, в «Двух судьбах», лирический герой уже сам назовет Кривую своей судьбой: «Вывози меня, Кривая!».

Здесь еще возникает сходство с «Сентиментальным боксером» (1966), где герой также спасается с большим трудом: «Вот он прижал меня в углу, / Вот я едва ушел», — и понимает: «Я вижу: быть беде», — которая настигла его и в «Погоне»: «Ведь погибель пришла, а бежать — не суметь!». Однако в «Чести шахматной короны» герой был уверен: «В самой безнадежнейшей из партий / Я от поражения уйду» (АР-13-67). И действительно: во всех трех случаях ему удается спастись, как и в вышеупомянутых «Двух судьбах», где он убегает уже от Кривой с Нелегкой.

Интересно, что и в первой редакции «Сентиментального боксера», и в шахматной дилогии противник героя — суперпрофессионал, а сам герой — любитель: «Противник Смирнов — мастер ближних боев <.. > Он в боксе не год…» (АР-17-180) = «Он даже спит с доскою — сила в ём». Вспомним также, что «.личность в штатском, оказалось, / Раньше боксом увлекалась» («Про личность в штатском», 1965), да и Кащей бессмертный «мог бы раньше врукопашную» («Сказка о несчастных леснях жителях», 1967).

Но при этом герой сравнивает себя с противником и говорит, что не уступает ему в азарте: «Я тоже такой, я вошел в ближний бой» (АР-17-180) = «“…Сам он вроде заводного танка”. / Ничего, я тоже заводной»

Более того, он абсолютно одинаково описывает бокс и шахматы: «Вся жизнь — парадокс, и подался я в бокс. / Но тренер внушил мне, однако, / Что бокс — это дело отважных и смелых, / Что бокс — это спорт, а не драка» (АР-17-180) = «Я берусь сегодня доказать: / Шахматы — спорт смелых и отважных» (АР-13-72) (а в основной редакции ранней песни: «Ведь бокс — не драка, это спорт / Отважных и т. д.»).

Помимо того, в обоих произведениях встречается образ самбо: «Я думал, на встречу по самбо спеша…»/1; 471/= «Я его- через бедро с захватом» /3; 176/.

В ранней редакции «Сентиментального боксера» герой ударяет своего противника, и в шахматной дилогии он собирается сделать то же самое: «Решил я: кой черт, что бокс — это спорт? / Забыл я и врезал по уху» (АР-17-182) = «Или ход конем… по голове». А в черновиках последней песни он также намерен врезать: «Может, ему врезать апперкотом, / Пешки прикрыва<я> рукавом?» (АР-9-171).

В первом случае герой констатирует: «Я выиграл бой — мой коронный прямой, / И этот Смирнов просто рухнул» (АР-17-182). Поэтому перед шахматным матчем боксер ему скажет: «Помни, что коронный твой — прямой». А перед этим он советовал: «В ближний бой не лезь, работай в корпус», — зная, что «Буткеев лезет в ближний бой» (а следовательно, и «Фишер» тоже).

Приведем еще несколько примеров использования одинаковой терминологии: «Встаю, ныряю, ухожу» = «Он — через всё поле по воротам, / Я прикрылся и ушел нырком» (АР-9-171); «Вот он опять послал в нокдаун, / А я опять встаю…» /1; 471/ = «Он меня в нокаут не положит, / И к ковру меня не задавить!» /3; 386/. Более того, боксерская терминология присутствует даже в рассказе «Парус» (1971), где поэт (в образе паруса) сражается с ветром: «…он нетерпелив, как боксер после того, как послал противника в нокдаун и хочет добить», — а в «Балладе о брошенном корабле» лирический герой был уверен: «Меня ветры добьют!» (для сравнения — в черновиках шахматной дилогии он скажет: «Он меня убьет циничным матом» /3; 383/).

В ранней редакции «Сентиментального боксера» имеется следующая строка: «У меня закалка, бой веду пассивненько» (АР-17-184) (в итоговой редакции: «А я к канатам жмусь»). И так же пассивно он защищается против «Фишера»: «Прикрываю подступы к воротам, / Прикрываю пешки рукавом..»/3; 391/.

В обеих песнях противник героя настырен: «Но он пролез — он сибиряк, / Настырные они!» /1; 200/ = «Даже спит с доской, настырность в нем» /3; 394/, - и огромен: «А он всё бьет, здоровый черт» /1; 200/ = «Он со мной сравним, как с пешкой слон» /3; 383/. Причем в последней песне герой тоже называет своего противника чертом: «Мой соперник — с дьяволом на ты!» /3; 384/, - поскольку боится его: «Выяснилось позже — я с испугу / Разыграл классический дебют», — как и в ранней песне: «Противник мой — какой кошмар! — / Проводит апперкот», — и предчувствует свою гибель: «Я чую — быть беде»[890] [891] [892] = «Чует мое сердце — пропадаю!» /3; 391/.

Примечательно, что на домашнем концерте у Валерия Абрамова (15.05.1966) Высоцкий исполнил «Сентиментального боксера», а вслед за ним — песню «Быть может, о нем не узнают в стране…», с которой наблюдается несколько буквальных перекличек: «Боксерам у нас, не в пример этим США, / И жить хорошо, и жизнь хороша» (АР-17-180)680, «Кому — хороша, а кому — ни шиша!» /1; 200/ = «Но теория вероятности — / Вещь коварная, как США» /1; 198/; «Я вижу — быть беде» = «У него одни неприятности, / А приятностей — ни шиша».

Перед тем, как продолжить разговор о шахматной дилогии, выявим сходства между Борисом Буткеевым в «Сентиментальном боксере» и штангой в «Штангисте» (1971): «А он всё бьет, здоровый черт» = «Такую неподъемную громаду / Врагу не пожелаю своему»; «Но он пролез, повис, обмяк» (АР-5-74) — «Он вверх ползет — чем дальше, тем безвольней» /3; 104/ (впервые этот мотив возник в «Том, кто раньше с нею был»: «Мне кто-то на плечи повис»681); «Но думал противник, мне ребра круша…» /1;