Дневник. Том II. 1856–1864 гг. - Александр Васильевич Никитенко

Куторги и в Петербурге с мая месяца совсем нет. Удивительно, как мы, русские люди, равнодушны ко всякому общественному делу и как нас нужно принуждать что-нибудь делать.

22 января 1864 года, среда

По желанию факультета я продолжаю мои лекции в университете.

Марку Любощинскому пишут, что новый дом в Лосведо, где жило семейство Жусто, сгорел дотла. Не крестьяне ли это пошаливают? При нынешней безнаказанности немудрено, если демократическая дикость или дикая демократичность разгуливается у нас таким образом. И в Петербурге безнаказанность причиняет страшные явления.

23 января 1864 года, четверг

Дом в Лосведо сгорел не от пожара, а от выкинутого огня из трубы.

Заседание в Совете по делам печати. Корш, редактор «С.-Петербургских ведомостей», сделал великую глупость-написал ругательство на цензуру и правительство вообще и, оттиснув листок, просил председателя цензурного комитета представить это Совету. Совет определил объявить ему, что если он осмелится вперед делать подобные вещи, то ему, как лицу неблагонадежному, будет воспрещено издавать газету, о чем Совет уведомит полицию и президента Академии наук.

Вечер у Княжевича.

24 января 1864 года, пятница

Костомаров написал оправдательную статью против упреков в сепаратизме. Мне дана она была на рассмотрение; она написана хитро, но все-таки отстаивает любимую мысль малороссийских литераторов о введении преподавания в малороссийских школах на тамошнем наречии. Я полагал статью эту остановить именно по этой причине. Гончаров слабо возражал; видно, что он совсем не знает стремлений этих господ. Я настаивал, что всеми силами надобно противодействовать замыслам их, потому что за их домогательствами скрываются тенденции настоящего сепаратизма на основании нелепой славянской конфедерации.

Статья моя «Молодое поколение» напечатана в «Северной почте», N 20.

Итак, война началась с Дании. Едва ли она сделает честь Германии. Это война слона против мыши.

25 января 1864 года, суббота

Факультетское заседание. После магистерского экзамена из политической экономии некоему… (забыл фамилию), выбор в доценты Астафьева, Бауера и Люгебиля. Избраны единогласно. Потом я прочитал предложение мое об избрании Сидонского в почетные доктора. Записка моя возбудила столь громкое одобрение, что положено в факультете изъявить мне благодарность. Раздались такие выражения: что это мастерское, художественное и верное изложение. Посмотрим, что скажет совет.

В заседании был и Куторга, который недавно приехал. Он решился подвергнуться баллотировке.

Признаюсь, грустно мне оставить университет! Большая и лучшая часть моей жизни посвящена была ему. Но, во-первых, я почти убежден, что не получу двух третей голосов в свою пользу, а во-вторых, может быть, я действительно и не в состоянии буду приносить той пользы слушателям, какую может принести им новое лицо с свежими силами? (Только не Сухомлинов, мой непосредственный преемник, который, бедняга, как-то сильно ослабел и телом и духом, особенно последним.)

Настоящее мое значение в науке есть философское, а теперь требуют исключительно фактов. Фактами по русской словесности и я, конечно, могу быть не беден. Но мне недостает возможности сравнительного способа, по незнанию моему иностранных языков. Вот где настоящий для меня камень преткновения. Я чувствуй мои силы в философской и эстетической сфере; знаю, что мои слушатели могут получить от меня, может быть, верные основные начала, могут развиться под моим руководством в высших соображениях по литературе и особенно утвердиться в нравственном, благородном сочувствии великим истинам науки и жизни, потому что я сам всем этим глубоко проникнут, имею для подобного направления достаточный запас опытности, а может быть, и способность.

Но достаточно ли всего этого при нынешних требованиях науки, как ее понимает большинство, особенно у нас? Вот в чем моя совесть не может быть спокойною. Конечно, без всякого глупого жеманства и мелочного самолюбия я могу сказать, что был бы во многих отношениях еще полезен университету. Но, может быть, ему нужны другого рода пользы, которых я не в состоянии ему дать.

Статья моя «Молодое поколение», как доходят до меня слухи, читается с большим сочувствием. Хотелось бы мне знать, как ее примет само молодое поколение. Тут для него ничего нет обидного. Напротив, мое сердечное чувство на его стороне. В этом, как и во всем другом, я только не допускаю крайностей. Для этого я и прибавил эпиграф: «Равновесие сил есть высокий закон жизни». Никак не могу понять, почему Катков не хотел ее напечатать. Причина, что я смотрю на молодое поколение как на корпорацию, слишком глупа и нейдет к делу, чтобы быть настоящею или истинною причиною. Тут скрывается какая-то задняя мысль. Главное же, мне кажется, это то, что Катков отуманен успехом своей газеты и вменяет себе в достоинство отвергать то, что другие одобряют. Впрочем, Катков и не отличался никогда верным тактом и пониманием собственно в оценке и анализе литературных вещей. А теперь он совсем одурел от успеха!

Если вам случилось оказать мне услугу, то не дерите же с меня процентов сто на сто, как какой-нибудь жид-ростовщик! Вот, например, господин Катков, сделав нечто хорошее своей газетой, теперь считает, что он купил этим право делать всевозможные гадости. С неслыханною наглостью всякого несогласного или расходящегося с его мнением он клеймит словами изменника, врага отечества, невежды и т. п. Но ведь это значит иметь слабую голову, чтобы так скоро опьянеть от успеха и надуться таким непомерным количеством спеси и самохвальства.

26 января 1864 года, воскресенье

То выражение особенно хорошо, которое, означая с точностью определенную мысль, вместе с тем дает вам чувствовать и отношения его к другим мыслям, более или менее к ней близким или отдаленным, но которые непосредственно не входят в цепь излагаемых вами понятий.

Утром у Ливотовой. Она предложила мне быть членом установляющегося Общества женского труда. Я слишком поспешно согласился, однако не прежде, как рассмотрев проект устава, который тут же и дан мне.

27 января 1864 года, понедельник

Записка моя о Сидонском была читана в совете университета. Я никак не ожидал такого блистательного успеха: он избран был двадцатью тремя голосами против трех! Многие мне лично выразили самые любезные приветствия по поводу изложения моего и пр. Я, мимо едучи из совета, заехал к Сидонскому поздравить его. Старик был очень рад.

В доценты гражданского права избран Вицын. Варадинов выбирался в профессоры и получил хорошие баллы: семнадцать против десяти. Но Вицын был избран двадцатью четырьмя против двух.

Бедный Куторга (Михаил) потерпел поражение. Нужно было две трети голосов для того, чтобы избрать его на пятилетие: ему недодано было двух. Люгебиль и Бауер избраны в доценты.

Вот, мне кажется, что будет: Пруссия отдаст Франции свои рейнские провинции, а взамен