Дневник. Том II. 1856–1864 гг. - Александр Васильевич Никитенко

частью — с перепискою, которой едва половину успел разобрать. Выходит, что я переписывался решительно почти со всеми литераторами, многими из ученых и со множеством всяких лиц. Это такая масса — разумеется, за много лет, — что я затрудняюсь расположить ее в порядке. Уничтожать не хочется: тут много любопытного. Тем не менее многое все-таки уничтожил, особенно из частной переписки. Не понимаю, как успевал я отвечать на все эти письма. Если же и не на все отвечал, то все же на большую часть. Есть записочки небольшие, но интересные. Тут и психология, а иногда и история времени.

Приезжали ко мне прощаться ректор католической академии, епископ Берестневич, и инспектор, прелат Вожинский. Разумеется, нельзя было не коснуться причины внезапного их увольнения и отъезда из столицы, одного в Ковно, другого — в Вильно. Причина, по их словам, — интриги здешней, их же духовной власти.

Но по городу ходят слухи, что открыто существование какого-то общества или комитета, обще- и польско-революционного, которого и святые отцы не чужды.

22 декабря 1864 года, вторник

Великий князь Константин сделан председателем Государственного совета. Так называемая народная партия сильно встревожена. Она видит торжество немцев и поляков.

Великий князь, Головнин и Валуев — в тесном союзе. Последний спешит всячески поправить последствия своей прежней ссоры с великим князем и, кажется, вполне в этом успел. Что касается до Головкина, то этот интриган, кажется, больше всех в выигрыше.

Однако и Головнин делает нечто хорошее. Он, например, окончательно добивает авторитет орденов и чинов. Он столько надавал их всем и каждому, что совсем подрывает их значение. И впрямь, пора отучить чиновников от всякого рода тщеславия.

Впрочем, он и с казенными деньгами не церемонится и пригоршнями бросает их, благо министр финансов ему приятель. Вот, например, попечителю Стендеру он дал аренду. Стендер тем только и заслужил эту награду, что был гувернером где-то, где учился Головнин, Казанский университет привел в окончательный беспорядок и, чтобы не наделать там новых неудобств, уволен в бессрочный отпуск за границу, где и поднесь пребывает.

23 декабря 1864 года, среда

Неужели же одною материальною силою мы будем притягивать к себе немцев, поляков, финнов? «Московские ведомости» во имя народности желают слияния с Россией всех этих иноплеменников. Но разве этого возможно достигнуть посредством одной материальной силы? А где же наши умственные и нравственные преимущества, которые одни в состоянии дать нам над ними перевес и втянуть их в нас?

27 декабря 1864 года, воскресенье

У правительства множество врагов, и нельзя не согласиться, что значительную часть их оно само создает себе своими ошибками и своею слабостью. Быв диктатурою по положению, оно лишено существеннейшего свойства диктатуры — силы заставить себе повиноваться. Его всячески обходят и не слушают, его порицают и над ним смеются не одни «Московские ведомости»: оно это видит, но ничего не делает ни для исправления своих ошибок, возбуждающих подобные вещи, ни для преграждения им пути. Другие враги зарождаются в тине революционных мечтаний и тенденций, но эти., пожалуй, менее опасны.

Вот истекает год. Каков мой внутренний мир и каково мое внешнее положение? Ни о том, ни о другом я не могу сказать ничего хорошего. Я не сделал ничего заслуживающего внимания. Правда, в уме моем я находил довольно восприимчивости и энергии, но как-то мало было воли, чтобы ополчить его и двинуть на продолжительный и последовательный труд. Особенно непроизводительно прошло лето. Мои воззрения на вещи и людей не изменились: они так же неутешительны и суровы, как и прежде.

С самим собою я был часто не в ладах. Однако начало самообладания и стремления к достижению высшего нравственного достоинства меня не покидали. В этом отношении я еще полон юношеских идей и юношеской силы. Что же мешало моему внутреннему успокоению и душевному миру? То же, что и всегда. Невозможность достигнуть того и сделать все то, к чему стремился и стремлюсь. Кроме того, я так же мало оказывал сдержанности и мужества посреди тех противоречий, какие беспрестанно возникают из наших сношений с людьми. Словом, в действительном самоусовершенствовании я мало сделал успехов.

Внешнее мое положение очень не блистательно… А здоровье? Оно стоит на одной точке — по крайней мере не хуже. Пароксизмы сменяются своим чередом почти периодически, но вообще я чувствую в себе довольно энергии…

28 декабря 1864 года, понедельник

Муравьева, говорят, спросили, какие ныне из поляков вверенной ему территории менее опасны? — «Те, которые повешены, — отвечал он, — а потом те, которые сосланы».

Как скоро перестанешь заниматься определенным полезным трудом, так и становится скверно.

Право же, человек не может жить без иллюзии, что он что-нибудь значит, что-нибудь знает и что-нибудь делает. Есть вещи, которые надобно делать, хотя бы по одному тому, чтобы сделать не так, как хочется, а как должно.

Что за лицемеры и лжецы эти люди, будто бы несущие истины, — эти провозвестники науки, а в сущности ремесленники, добыватели денег и искатели фортуны!

29 декабря 1864 года, вторник

Акт в Академии наук, — как все акты. Нынешний продолжался три часа с четвертью. Обозрение действий Академии и заслуг ее хорошо составлено и хорошо изложено Веселовским. Но все-таки утомительно было слушать его час с четвертью. Зато А. Н. Савич читал решительно невыносимо о заслугах умершего в нынешнем году Струве. Так читают только дьячки псалтырь по умершим.

31 декабря 1864 года, четверг

Конец 1864 году!