Эпоха Древних - Замиль Ахтар

В противоположность тому, как следовало.

Я прошел через множество испытаний. Спасал Сади, и из-за этого умер бог. Мне следовало ради народа склонить голову перед Бабуром и Хурраном, но я не сумел примириться с мыслью о том, что придется предать Кярса.

Несмотря на все это, Сади страдала. Страдал Кярс. Хотя я предпочел защищать их, вместо того чтобы исполнять более важные обязанности, все же не сумел им помочь.

Лат избрала меня для защиты Врат, но теперь к ним проникли Базиль и его сын, а я ничего не могу поделать, лишь надеяться на Эше. Возможно, мир в любой момент погибнет.

Я сел на песок и снял шлем. Хотелось лишь одного – ароматного вишневого гашиша в прекрасном кальяне, который мы когда-то разделили с шахом Мурадом в кофейне Костаны.

Ах, как это было бы славно. Ну, а если бы насладиться им с Сади или Лунарой или даже с обеими, я был бы в раю. Не с той женщиной, в которую они превратились, а с обеими в их лучшие беззаботные дни.

Я повернулся к Зелтурии. Буквы в многочисленных глазах ангела горели зеленым. Слишком темное небо не позволяло разглядеть его паучьи лапы.

Когда Лат уничтожила Марота, она пользовалась чем-то, похожим на скипетр. Может, он помог бы и уничтожить громадного ангела?

Но когда рука Хаввы раздавила Лат, скипетр упал куда-то в пески.

Может быть, его нашли злые дэвы. Или вытащил из бархана какой-нибудь абядийский крестьянин.

Только больше проблем и мыслей. Больше будущих неудач.

Я прикрыл глаза, утопая в разочаровании.

– Я не сумел тебя спасти, шах Кярс. Прости. Крестейцы отобрали мой клинок. В доспехах пробоина, о которой, кажется, всем известно. Даже мой ифрит боится. – Как же горько признавать поражение. И все же я чувствовал себя свободным. – Я желаю тебе чуда. Молюсь, чтобы ты сумел выбраться и обрел счастье в Сирме.

Если я не могу спасти ни шаха, ни народ, ни самого бога, то кого могу? Что мне остается?

Только женщина с ярко-рыжими волосами и зелеными, как море, глазами. Я стоял, смотрел на далекие взрывы и боялся того, как далеко придется зайти, чтобы найти ее.

Едва я вошел в лагерь Сиры, совсем рядом разорвалось пущенное из бомбарды ядро, уничтожило юрты и покрыло копотью мое забрало. От удара зазвенело в ушах, и теперь я не слышал ничего, кроме звона.

Я протер забрало латной перчаткой. Все вокруг бежали. Хаос был лишен звуков.

Силгизские и йотридские всадники рассыпались во все стороны меж горящих пальм и почерневшей травы. Грохотали выстрелы зембуреков, установленных на спинах слонов.

Отвернувшись от наступающих воинов Бабура, я направился в сторону роскошной юрты, золотом блестевшей на отдаленной дюне. Я достал ятаган, сожалея, что это не Черная роза, и пошел вперед, уворачиваясь от разбегающихся силгизов и йотридов.

Я оглядывался назад, и слоны с каждым разом выглядели все крупнее. Со мной рядом сирдары уже приблизились к пальмам и теперь копье к копью и аркебуза к аркебузе дрались со всадниками Сиры.

Я шел мимо юрт, из которых выбегали дети в одежде жителей Пустоши – жилетах, коже и перьях. Матери с младенцами спасались от смерти. Ядро сразило худую старуху, верхняя половина ее тела обуглилась, а вся семья отшатнулась в ужасе.

Если такое пушечное ядро попадет мне в спину, то пробьет доспехи и прикончит меня. Так что я повернулся к слонам лицом и шел к юрте спиной вперед. Вероятно, со стороны это выглядело смешно, но я должен был защититься, пока разыскиваю Лунару.

Утыканный тысячей стрел слон растоптал молодую силгизку, которая попыталась взобраться по его ноге, чтобы сбросить сидевшего наверху сирдара. Ее плоть под ногами слона превратилась в красную лужу.

Я озирался по сторонам, чтобы уцелеть, неуклонно продвигаясь вперед, к дюне, на которой стояла юрта Сиры. Столько разных смертей меня окружали – и от удара копьем, и от острых обломков, а по большей части от взрывов.

Маленькая круглощекая девочка в жесткой шапочке йотридов пряталась под кустом.

– Где твоя мать? – спросил я.

Она плакала так, что лицо опухло и покраснело, и, наверное, не услышала меня из-за пушек. Из-за бешеного звона в ушах я и сам себя едва слышал.

Я убрал ятаган в ножны и поднял ее, и она закричала – вероятно, приняла меня за работорговца. Но я держал ее крепко.

Я кричал йотридам и силгизам, скакавшим мимо: «Кто-нибудь, возьмите ее!» – и отворачивался, подставляя спину слонам, чтобы не подстрелили ребенка.

– Пожалуйста, заберите ее! – крикнул я кучке йотридов, перемазанных сажей. – Она ваша дочь!

Но они больше тревожились из-за того, что слоны идут на их юрту.

Со мной рядом остановила свою кобылу силгизка. Она взяла девочку на руки. Не хотелось смотреть, как они уезжают, но поделать я ничего не мог. Я молился о том, чтобы они хотя бы скрылись из виду прежде, чем кто-нибудь их убьет, и я не почувствовал вкуса их боли.

Мимо меня пронесся сирдар на белой кобыле. Многие из них спешивались и шли в юрты, грабить и брать рабов. Я не знал, кричат ли те, кто внутри, и счел благом, что звон в ушах не давал мне это узнать.

Сирдары были повсюду. Ни один не обернулся ко мне, словно я просто призрак, бредущий по полю боя. Я стремился к стоящей на возвышении юрте, где, как считал, находилась Лунара, и поэтому упорно двигался дальше.

В лагере уже почти не осталось йотридских и силгизских воинов, лишь поток сирдаров на кашанских кобылах. Некоторые преследовали бегущих врагов, а другие спешивались, чтобы грабить. Я торопился вперед, надеясь раньше них добраться до юрты Сиры.

Я едва не столкнулся с выскочившим из юрты сирдаром. Он тащил на веревке с ошейником силгизского мальчика – обычный способ вести рабов. Мальчик не сопротивлялся, и лицо его заливали слезы. Его родители оказались не на стороне победителей, и теперь он за это расплачивается.

Увидав меня, сирдар поднял руки, показывая, что сдается. Я выхватил веревку и одним ударом отшвырнул сирдара на несколько шагов. Рукой в металлической перчатке я разорвал веревку и сказал мальчику: «Беги!» – надеясь, что таким образом не лишил его жизни. Вероятно, в плену ему было бы безопаснее, чем бегах.

Но ребенок так и остался стоять на месте. Я склонился к нему и рявкнул, надеясь, что напугал:

– Беги!

Его руки и ноги тряслись. Оглядевшись, я понял почему. Бежать было некуда. Нас окружали сирдары Бабура.

Я схватил мальчика