Вацлав Нижинский. Новатор и любовник - Ричард Бакл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Врачи Нижинского решили, что он в состоянии танцевать «Тиля». Джонс разрешил проблему с декорациями, дополнив два задника полотнами десятифутовой высоты и расписав их «создающими впечатление листвы широкими волнами ультрамарина». Только верх декорации был полностью освещен. Критики предположили, что эффект произведен намеренно, и одобрили это. Генеральная репетиция была проведена в день премьеры. Первый акт, который артисты знали, прошел гладко. «Нижинский танцевал весело и беззаботно», — писала Соколова. В то время как Джонс любовался своими законченными декорациями на сцене, они внезапно озарились солнечным светом, проникшим через круглое окно в потолке; он был так потрясен этой красотой, что упал в обморок и его вынесли из зала*[355]. Когда дело дошло до второго акта, то, по воспоминаниям Соколовой, «балета в действительности больше не было — только несколько неотрепетированных разрозненных фрагментов». Разгорелся спор, и Нижинский ушел. В оставшуюся часть дня труппа репетировала балет, полагаясь на то, что Нижинский знает собственную роль. Три года спустя, делая записи о «Тиле» в своем дневнике, он признался: «Его „вынули из печки“ слишком рано, поэтому он был недоделан. Но американской публике понравился мой „сырой“ балет. Он пришелся по вкусу, так как я приготовил его очень хорошо. Я не любил этот балет, но говорил: „Он — хороший“».
Среди собравшейся 23 октября публики присутствовала Павлова. Вечер открылся «Бабочками», в качестве оформления которых были использованы старые декорации к «Сильфидам». Эта работа не произвела впечатления на критиков: они сочли оркестровую версию музыки малоинтересной, хореографию слабой, а костюмы невыразительными (восстановленные «крылья» бабочек, от которых зависел сюжет, не держались на месте, оказывая спектаклю медвежью услугу). Балет смотрелся как бледная тень «Карнавала».
Затем последовал «Тиль Уленшпигель». Монте удалился в ложу, а его место за дирижерским пультом занял Гетцель.
Музыка «Тиля», как и музыка «Майстерзингеров», удивляет не свойственным немцам юмором. Штраус первоначально намеревался создать оперу, но заостренные темы, абсурдные оркестровые эффекты, гибкое построение и ясность сюжетной линии в соединении с универсальностью героя обеспечивают идеальный материал для балета. Занавес с изображением совы и зеркала поднимается, открывая шумную базарную площадь в Брауншвейге осенним днем. Крестьяне и торговцы толпятся на площади, раскинувшейся перед башней собора и зданием муниципалитета. «Перед изумленным взглядом предстают причудливые декорации никогда не существовавшего средневекового города; в размытом ночном небе мерцает несколько огоньков, освещающих перевернутые кровли рассыпанных, как из рога изобилия, крошечных зданий, наклоненных под невероятными углами…» Двадцать персонажей одеты в костюмы, наглядно выражающие их сущность и социальное положение. Здесь есть нотариус, лавочник, нищий, благородная дама и дети-воришки. Здесь и булочник, несущий свой хлеб в высокой, как и он сам, корзине, и похожая на яблоко торговка яблоками (Соколова) в крестьянском платье, с узлом фруктов на голове. С подозрением оглядывают всех двое полицейских.
Внезапно на площадь вылетает гибкий мальчишка с шапкой всклокоченных волос на голове, одетый в тесный темно-зеленый костюм — короткую рубашку, схваченную широким поясом, и трико. Это Тиль (Нижинский): он рассыпает содержимое корзины булочника и узла торговки яблоками для бедняков и быстро, словно молния, связывает горожан воедино покрывалом огненного цвета. Затем он распарывает ткань, и они падают на землю. Он исчезает так же быстро, как и появляется, а рассерженные жертвы его проделок отправляются в муниципалитет жаловаться.
На рыночную площадь входит маленькая процессия: священник в сутане, сопровождаемый благородными дамами, учеными, бедняками, слушающими его проповеди. Нищих, просящих у него денег, он призывает к терпению; затем неожиданно выворачивает свои пустые карманы, сбрасывает капюшон и, оказавшись Тилем, стремглав убегает. Священники направляются в ратушу за справедливостью.
Прихожане покидают собор — среди них знатная дама с двумя компаньонками. У них самые гротескные костюмы: вычурные парчовые платья с длинными, на всю глубину площади, шлейфами, и фантастически высокие головные уборы, с вершин которых спускаются бесконечные вуали. За дамой следует молодой богатый кавалер, в плаще и шляпе с пером, который насмешливо отвешивает ей почтительный поклон. Она отвергает его, но под плащом обнаруживается зеленое трико Тиля, и зрители разражаются смехом. Дамы уходят, их приверженцы отправляются в ратушу с обвинениями против обидчика.
Появляются пять человек в мантиях — с длинными бородами, в огромных квадратных очках и сверхъестественных шляпах в стиле Дона Базилио, имеющих форму рулонов пергамента, связанных под подбородком лентой, — это профессора, обсуждающие свои недоступные пониманию проблемы. Их приводит в замешательство появление шестого, одетого подобным образом иностранного ученого. Пока они силятся понять его, он насмехается над ними и передразнивает их перед толпой бедняков на площади. Возмущенные профессора, в свою очередь, идут в ратушу.
Опускаются сумерки. Слышно пение Тиля, он бежит по улицам, сзывая бедняков поплясать вместе с ним. Это танец восстания: все равны. Толпа поднимает героя на плечи и несет к ратуше, но раздается барабанный бой, и их окружают солдаты. Тиль предстает перед инквизиторами, обряженными в черные одежды с белыми крестами на спине и остроконечные колпаки. Тиль еще смеется, но все — священники, торговцы, господа и дамы, профессора — обвиняют его, и он приговорен к казни. Его смех останавливает только петля, и его тело повисает «высоко в рубиновом освещении среди красных фонарей».
Бедняки упрекают себя за то, что позволили Тилю умереть. Но неожиданно из группы стенающих женщин пружиной вылетает Тиль — «как наполненная воздухом игрушка». Он обманул смерть: его дух бессмертен.
Нижинский точно следовал программе музыки Штрауса: соответствие между озорной темой Тиля, исполняемой на кларнете, и его ужимками на сцене составляло суть произведения, но он усилил революционный аспект поведения Тиля — в программе Штрауса Тиль скорее досаждал каждому, чем подстрекал неимущих к бунту. Тогда как у Штрауса финал связан с ностальгическими воспоминаниями толпы о проделках Тиля, Нижинский предпочел представить воплощение духа Тиля в кульминационном моменте, напоминающем «Петрушку».
Балет продолжался всего восемнадцать минут. Когда занавес опустился, разразилась овация, приветствующая последний новый балет Нижинского, показанный на сцене. Утопая в цветах, балетмейстер и художник, взявшись за руки, вышли на поклон. Всего было пятнадцать вызовов. «C’est vraiment tres, tres heureux» («Это действительно очень, очень удалось»), —
