Время и боги. Дочь короля Эльфландии - Лорд Дансени
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Никогда прежде пиратам не случалось так долго обходиться без рома. Капитан Шард удвоил число вахтенных и еще двоих заставил спать рядом с пушками. Пиратам прискучили их незамысловатые игры, равно как и песни по большей части; а байки, не содержавшие в себе ни слова правды, утратили новизну. И вот настал день, когда пиратов накрыло монотонным однообразием пустыни.
В Сахаре есть свое очарование; провести в ней один день просто чудесно, неделю – приятно, две недели – дело вкуса, но шел уже не первый месяц. Пираты держались с безупречной вежливостью, но боцман желал знать, когда Шард собирается двигаться дальше. Конечно, капитану корабля, попавшего в мертвый штиль посреди пустыни, таких вопросов не задают, но Шард ответствовал, что проложит курс и всенепременно поставит боцмана в известность через пару дней. Еще день-другой минули среди монотонного однообразия Сахары, каковая по части монотонного однообразия далеко превосходит все области земные. Великие болота с ней не сравнятся, равно как и травянистые равнины, равно как и море; одна только Сахара раскинулась в своей неизменности, не затрагивают ее времена года, не преображается ее поверхность, не вянут и не растут цветы, из года в год она все та же на сотни и сотни миль. И снова пришел боцман и, сняв шапку, поинтересовался, не будет ли капитан Шард так бесконечно любезен сообщить команде про новый курс. А Шард заявил, что не намерен трогаться с места до тех пор, пока не будут съедены еще три вола, потому что в трюм поместятся только три, а осталось еще шесть. Но что, если ветер так и не поднимется, предположил боцман. В этот самый момент с севера налетел легкий бриз и взъерошил боцману вихор, пока тот стоял перед капитаном, теребя в руках шапку.
– Это ты мне про ветер рассказываешь? – оборвал его капитан Шард, и Билл малость струхнул, ведь мать Шарда была цыганкой.
Но то был один из фокусов Сахары: случайный ветерок всего-то навсего сбился с пути. Минула еще одна неделя; съели еще двух волов.
Пираты повиновались капитану Шарду с нарочитым усердием, но поглядывали недобро. Билл пришел снова, и Шард ответил ему по-цыгански.
Вот так обстояли дела одним жарким сахарским утром, когда шлюпка подала сигнал.
Впередсмотрящий доложил Шарду, и Шард прочел сообщение: «За кормой конница». Чуть позже пришел еще сигнал: «С пушками».
– Так, – обронил капитан Шард.
Один лишь луч надежды блеснул для Шарда: флажки на шлюпке затрепетали. Впервые за пять недель с севера подул легкий ветерок – совсем легкий, едва заметный. Прискакал Дик Испанец и поставил лошадь на якорь с правого борта, а слева по борту неспешно приближалась конница.
В пределах видимости всадники показались только днем, и все это время ветерок дул не стихая.
– Один узел, – отметил Шард в полдень. – Два узла, – промолвил он в шесть склянок, а ветер все крепчал, а арабы все приближались.
К пяти вечера веселые молодцы со злодейского корабля «Стреляный воробей» разглядели двенадцать старинных длинноствольных пушек на низких тележках, запряженных лошадьми, и, по всему судя, легкие орудия, погруженные на верблюдов. Ветер между тем еще усилился.
– Не поднять ли паруса, сэр? – предложил Билл.
– Еще не время, – отрезал Шард.
К шести часам вечера арабы оказались у самой границы досягаемости пушек и там встали. Прошел томительный час или около того, но враги не двигались с места. Они, по всей видимости, решили дождаться темноты и только тогда установить орудия. Возможно, они собирались вырыть орудийный окоп и насыпать бруствер, а оттуда уже преспокойно палить по кораблю.
– Мы можем делать три узла, – сказал себе Шард, расхаживая по кватердеку туда-сюда быстрыми, короткими шагами.
Солнце село; слышно было, как арабы молятся; а веселые молодцы Шарда принялись ругаться на чем свет стоит, давая понять, что они ничем не хуже.
Арабы так и не подошли ближе: они ждали ночи. Они не знали, что и Шард с нетерпением ее ждет: капитан скрипел зубами и вздыхал; он даже помолился бы, да только боялся лишний раз напомнить Небесам о себе и своих веселых молодцах.
Настала ночь, зажглись звезды.
– Поднять паруса, – приказал Шард.
Пираты кинулись по местам; здешняя безмолвная глушь им уже осточертела. Они втянули волов на борт, развернули паруса, и словно возлюбленный, явившийся с моря, такой желанный и долгожданный; словно утраченный друг, вновь обретенный спустя годы, северный ветер заполоскался в парусах пиратского корабля. И не успел Шард унять своих людей, как до изумленных арабов долетело звонкое английское «ура».
«Стреляный воробей» тронулся в путь, делая три узла, а вскорости мог бы разогнаться и до четырех, да только Шард решил не рисковать в темноте. Всю ночь ветер дул, не ослабевая, и, делая по три узла с десяти вечера до четырех утра, с рассветом пираты оказались далеко за пределами видимости арабов. А тогда Шард прибавил парусов, и корабль пошел со скоростью четыре узла, а к восьми склянкам делал уже четыре с половиной. Переменчивая команда воспряла духом; дисциплина на судне царила идеальная. Пока ветер наполнял паруса, а в цистернах плескалась вода, капитан Шард знал, что уж мятеж, по крайней мере, ему не угрожает. Великого человека возможно низложить, только если удача совсем от него отвернулась. Но если Шарда не удалось свергнуть, пока планы его оставались уязвимы для критики и сам он толком не знал, что делать, сейчас на это шансов было мало, и, что бы мы ни думали о его прошлом и о его образе жизни, невозможно отрицать, что Шард принадлежал к числу великих мира сего.
Что до предстоящего боя с арабами, вот тут Шарду уверенности недоставало. Заметать следы было бесполезно, даже если бы хватило времени, ведь арабские всадники отыщут врага по мельчайшим приметам. А еще капитан опасался верблюдов с легкими орудиями на борту: он слыхал, что верблюды способны делать по семь узлов и идти с такой скоростью чуть ли не целый день, а если хотя бы один снаряд угодит в грот-мачту… Шард выбросил из головы бесполезные страхи и принялся вычислять по карте, когда арабы их, с вероятностью, нагонят. Он сообщил своим людям, что ветер
