Время и боги. Дочь короля Эльфландии - Лорд Дансени

из носового орудия, в результате чего погибли не только арабы, но и, к несчастью, еще десять волов. Прежде чем пираты пальнули с носа в третий раз, всадники развернулись и галопом помчались прочь, на скаку стреляя в волов из мушкетов; и уложили еще троих. Но гораздо больше, чем утрата волов, Шарда беспокоило то, как ловко всадники маневрировали: стоило зарядить носовое орудие, как они бросились прочь, причем проскакали слева по носу, так чтобы не попасть под бортовой залп; это наводило на мысль, что о пушках им известно куда больше, нежели они могли узнать этим ясным утром. А что, если арабы выставят против «Стреляного воробья» тяжелые орудия? При одной этой мысли Шард клял Судьбу на все лады. А вот веселые молодцы дружно закричали «ура»: ведь враг отступил! У Шарда оставалось всего-то навсего двадцать два вола; между тем десятка два арабов спешились, в то время как остальные отъехали подальше, ведя их скакунов в поводу. А те, что сошли с коней, залегли слева по носу за камнями в двух сотнях ярдов и принялись отстреливать волов. Их у Шарда едва хватало, чтобы кое-как лавировать; корабль отвернул чуть вправо, чтобы дать бортовой залп по скалам. Но здесь от картечи толку было чуть; достать араба получалось только одним способом – попасть в камень, за которым тот залег; а такое удавалось разве что по чистой случайности; и всякий раз, как корабль совершал очередной маневр, враги перебегали от места к месту. Это продолжалось весь день; верховые всадники держались за пределами досягаемости, наблюдали и ждали, что предпримет Шард; а волов становилось все меньше, уж больно хорошую мишень они собою представляли; наконец их осталось только десять, и корабль не мог больше маневрировать. И тут все всадники развернулись и ускакали прочь.

Веселые молодцы ликовали: они подсчитали, что, как ни крути, они выбили из седла сотню арабов, а на борту из всей команды пострадал один только Душегуб Джек: ему прострелило запястье – вероятно, пулей, предназначенной для канониров, потому что арабы брали высокий прицел. Пираты поймали одну лошадь и, обыскав убитых, обнаружили невиданное оружие и прелюбопытную разновидность табака. К тому времени завечерело; команда обсуждала битву, подшучивала по поводу особенно удачных выстрелов, покуривала найденный табачок и распевала песни; словом, вечер выдался – веселее некуда. Один только Шард расхаживал по кватердеку взад и вперед, мрачно размышляя, гадая и раздумывая. Он уже оттяпал Душегубу Джеку раздробленную кисть и выдал ему крюк из своих запасов; ведь в таких случаях капитан становится по совместительству доктором, и Шард, как правило ко всему готовый, держал у себя с дюжину аккуратных новых конечностей, ну и мясницкий тесак, понятное дело. Душегуб Джек спустился в кубрик и, чертыхнувшись, сказал, что пойдет приляжет; пираты, рассевшись на песке, курили и пели песни; Шард остался один. Его одолевала тревога: что же предпримут арабы? Они явно не из тех людей, которые уйдут просто так, несолоно хлебавши. А где-то на задворках сознания упорно крутилась мысль: пушки, пушки, пушки. Шард твердил себе, что арабы не потащат сюда по песку тяжелые орудия невесть откуда, что «Стреляный воробей» того не стоит и арабы махнули на него рукой. Но в глубине души капитан понимал, что именно это они и сделают – приволокут пушки. В конце концов, в Африке есть укрепленные города; а уж стоит оно того или нет – так ведь для побежденных нет ничего слаще мести, и если уж «Стреляный воробей» прошел по пескам, тогда почему не пройдут пушки? Шард знал, что против пушек и конницы корабль не выстоит; возможно, он продержится неделю, ну две, ну три; да какая разница сколько? Пираты самозабвенно распевали:

Крепчает ветер, йо-хо-хо-хо!

В стаканах ром, отменный ром!

Мир – круглый, точно буква О,

И море плещется кругом!

А Шард впал в меланхолию.

На закате молодой Смердрак явился к капитану за распоряжениями. Шард приказал выкопать траншею вдоль всего левого борта корабля. Пиратам хотелось петь песни, а не копать; они недовольно ворчали, ведь Шард ни словом не помянул о том, что опасается пушек, но тот, поигрывая пистолетами, в конце концов настоял на своем. По части стрельбы капитану Шарду равных на борту не было. Капитаны пиратских кораблей обычно славятся своей меткостью: на такой должности удержаться непросто. Для тех, кто стяжал себе право ходить под флагом с черепом и скрещенными костями, дисциплина – первое дело, и Шард насаждал ее железной рукой. К тому времени, как, к вящему удовлетворению капитана, траншея была выкопана, уже зажглись звезды; матросы, которых траншея должна была защищать, ежели дело обернется скверно, ругались на чем свет стоит, пока ее рыли. А закончив работу, шумно потребовали устроить пир и зажарить несколько убитых волов, и Шард возражать не стал. Так что пираты в первый раз за много дней запалили громадный костер, навалив целую гору местного кустарника: они ведь были уверены, что арабы не посмеют вернуться, а Шард про себя знал, что теперь прятаться бесполезно. Всю ночь команда пировала и горланила песни; но Шард, затворившись в штурманской рубке, строил планы.

С приходом утра снарядили шлюпку – так назвали захваченную лошадь – и отобрали для нее команду. Поскольку верхом умели ездить только двое, их-то в команду и назначили: Дика Испанца и боцмана Билла.

По распоряжению Шарда они должны были по очереди принимать командование над шлюпкой и весь день крейсировать по пустыне на расстоянии примерно пяти миль в северо-восточном направлении, но к ночи непременно возвращаться. Лошадь оснастили флагштоком, укрепив его впереди седла, чтобы подавать со шлюпки сигналы, а позади привесили якорь – из страха, как бы лошадь не сбежала.

Как только Дик Испанец отбыл, Шард послал людей прикатить бочки обратно из хранилища, где они были зарыты в песок, и приказал не спускать глаз со шлюпки – а если заметят сигнал, возвращаться как можно быстрее.

Еще до захода солнца пираты похоронили убитых арабов, забрали их бурдюки для воды и весь провиант, что при них нашелся; а ночью на борт подняли все бочки с водой; и на протяжении многих дней ровным счетом ничего не происходило. Впрочем, одно чрезвычайно важное событие все-таки случилось – однажды поднялся ветер, но дул он строго на юг, и, поскольку оазис находился на севере, а за оазисом можно было отыскать верблюжью тропу, Шард решил, что трогаться с места не стоит. Если бы Шарду