Воспоминания немецкого генерала.Танковые войска Германии 1939-1945 - Гейнц Гудериан

25 января я встретился с министром иностранных дел империи в его новом роскошном кабинете на Вильгельмштрассе. Здесь господин фон Риббентроп узнал горькую правду. Он, видимо, не считал обстановку настолько серьёзной и, когда я подробно ему обо всём рассказал, был сильно потрясён и спросил у меня, соответствует ли истине всё то, что я ему сообщил. «Генеральный штаб начинает, кажется, нервничать», — сказал он. Да, действительно, нужно было иметь сверхчеловеческие нервы, чтобы сохранять при таких напряжённых усилиях спокойствие и рассудок! Сделав обстоятельное сообщение об обстановке на фронтах, я спросил у «руководителя Германии по внешнеполитическим вопросам», готов ли он пойти вместе со мной к Гитлеру, чтобы предложить ему действовать в направлении заключения хотя бы одностороннего перемирия. По моему мнению, речь должна идти в первую очередь о западных державах. Господин фон Риббентроп ответил буквально следующее: «Нет, этого я сделать не могу. Я являюсь верным последователем фюрера. Я знаю совершенно точно, что фюрер не захочет вести никаких дипломатических переговоров с противником, и поэтому не могу доложить ему о вашем предложении».

Я спросил его: «Что вы скажете, если русские через три-четыре недели будут стоять под Берлином?» Не скрывая своего ужаса, господин фон Риббентроп воскликнул: «Вы считаете это возможным?» Когда я заверил его, что это не только возможно, но при нашем теперешнем положении совершенно очевидно, он на некоторое время потерял присутствие духа. Я снова поставил перед фон Риббентропом вопрос, пойдёт ли он со мной к Гитлеру или нет, но министр не смог дать положительного ответа. Единственными словами, которые он произнёс при прощании со мной, были: «Всё остаётся между нами, не правда ли?» Я дал обещание.

Вечером я пришёл к Гитлеру докладывать «обстановку». Он был очень возбуждён. Я, видимо, немного опоздал, потому что при входе в зал услышал его громкий возбуждённый голос. Он требовал неукоснительного выполнения своего «основополагающего приказа № 1», согласно которому никто из работающих с ним не имеет права делать какие-либо сообщения посторонним лицам, если это непосредственно не связано со служебной деятельностью данных лиц. Увидев меня, Гитлер повысил голос: «Таким образом, если начальник генерального штаба посещает министра иностранных дел рейха и информирует его об обстановке на Восточном фронте, доказывая необходимость заключения перемирия с западными державами, он совершает тем самым государственное преступление!» Теперь я узнал, что господин фон Риббентроп не молчал. Тем лучше! Теперь Гитлер, по крайней мере, был в курсе дела. Но он отказался от всякого делового обсуждения моего предложения. Гитлер продолжал бесноваться ещё некоторое время, пока не заметил, что всё это не производит на меня никакого впечатления. Только находясь в заключении, я узнал из достоверного источника, что министр иностранных дел рейха в тот же день послал докладную записку Гитлеру о нашей беседе. Правда, моя фамилия в ней не была названа, но всё было ясно и без этого.

Попытка начать при содействии министерства иностранных дел хотя бы односторонние переговоры о заключении перемирия провалилась. Конечно, мне могут возразить, что вряд ли удалось бы в то время склонить западные державы к ведению таких переговоров, так как они взяли на себя официальные обязательства перед русскими вести по германскому вопросу только совместные переговоры. Но, несмотря на всё это, я всё же считал, что не следует отказываться от попытки побудить Гитлера совершить этот шаг. Хотя господин фон Риббентроп и отклонил моё предложение, я решил не сдаваться и попробовать выполнить свой план, идя другим путём. С этой целью я посетил в первую неделю февраля одного из виднейших деятелей рейха в надежде найти взаимопонимание и поддержку. Но на моё предложение этот человек буквально повторил ответ министра иностранных дел. О третьей попытке, предпринятой мною в этом же направлении в марте, я буду говорить ниже.

К 27 января наступление русских достигло невиданных темпов. Всё быстрее и быстрее приближался день катастрофы. Юго-западнее Будапешта русские перешли в контрнаступление. Остатки немецкого гарнизона в венгерской столице вели ожесточённые бои. Обстановка в Верхнесилезском промышленном районе стала ещё напряжённее. Значительными силами русские начали наступление в направлении Моравских ворот — на Моравска Острава, Тешинь (Цешин). Особенно опасной складывалась обстановка в районе Варта и в Восточной Пруссии. Познань была окружена; противник уже захватил один форт. Русские продвигались в направлении Шенланке (Тшцянка), Шлоппе (Члопа), Шнейдемюль (Пила), Уш. Они овладели Накелем (Накло) и Бромбергом (Быдгощ). Западнее Вислы продолжались атаки на Шветц (Свеце). У Меве (Гнев), наступая в западном направлении, противник форсировал Вислу. В Мариенбурге (Мальборк) шли бои за великолепную старинную крепость Орденсбург. Гиммлер перевёл свой штаб из Орденсбурга в Крессинзее. Оттуда, не спросив разрешения у главного командования сухопутных войск, он отдал приказ об оставлении Торна (Торунь), Кульма (Хелмно) и Мариенвердера (Квидзинь). И на это Гитлер ответил молчанием! Такое самоуправство Гиммлера повело к потере оборонительного рубежа на Висле. Теперь противник в течение нескольких дней мог отрезать от фронта армию, находившуюся восточное реки.

В Восточной Пруссии шли бои за Фрауенбург (Франборк), Эльбинг (Эльблонг). Севернее Кёнигсберга (Калининград) — непрерывные атаки. Кризис на Земландском полуострове. В Прибалтике оборонительные бои шли успешно, но особой радости они уже не могли вызвать.

В этот день я отдал распоряжение о переброске призывников 1928 г. рождения из восточных военных округов в западные, чтобы избежать использования этих необученных юнцов в бою. К счастью, мне удалось это осуществить. Ещё осенью 1944 г. я как в письменной, так и в устной форме заявлял протесты против использования в боях молодёжи шестнадцатилетнего возраста.

В штабе Гиммлера уже давала себя знать плохо организованная работа; не работала связь. Об этом печальном положении я доложил Гитлеру. Но он не обратил никакого внимания на моё замечание, так как в это время начальник управления личного состава сухопутных войск информировал его о тех мерах, которые принимались по отношению к строптивым элементам королями Фридрихом Вильгельмом I и Фридрихом Великим. Генерал Бургдорф обратился к истории и привёл несколько красочных примеров из судопроизводства, которое осуществлялось 200 лет тому назад. Выслушав, Гитлер сказал с глубоким удовлетворением: «Если обо мне думают, что я слишком жесток, то было бы хорошо, если бы все эти благородные люди прочли это!» Он, во всяком случае, признавал свою жестокость, но пытался оправдать её историческими примерами. Обсуждение нашего тяжёлого положения отошло в связи с этим на задний план. В тот же день началась переброска 6-й танковой армии на Восточный фронт. Как уже упоминалось, Гитлер, вернувшись в Берлин, приказал перейти на Западном фронте к обороне. Одновременно он разработал собственный план использования на Восточном фронте всех прибывающих с запада войск. Я предложил Гитлеру перебросить все силы в район восточнее Берлина, разделить их на две группировки и сосредоточить в районе Глогау (Глогув), Коттбус и в Померании к востоку от Одера. Это позволило бы контратаковать глубоко вклинившиеся в систему нашей обороны передовые части противника и разбить их, пока они ещё слабы и пока держатся наши восточные оборонительные укрепления, мешающие противнику наладить подвоз боеприпасов и продовольствия на этот участок фронта. Однако Гитлер настаивал на своём плане — использовать главные силы этих частей не для обороны Германии, в частности столицы, а для наступления в Венгрии. Йодль рассчитывал перебросить туда первый корпус в течение двух недель. Однако потребовалось несколько недель, пока развёртывание смогло быть полностью закончено. До начала марта нечего было и думать о наступлении. А что же будет в это время под Берлином?