По дороге в Вержавск - Олег Николаевич Ермаков

же вижу, у вас есть замечания? Не стесняйтесь, Глеб.

– Капли воды с досок лучше бы убрать… хм… гм…

Виталий Ильич поднял брови:

– Да? Почему?

– Ну… они слишком оживляют. Натюрморт и должен быть мертвым по существу, без компромиссов, как у кубистов. Или у нашей… ну Любови Поповой.

– А ведь вы, Глеб, не жаловали натюрморт, по крайней мере, в пору учебы у меня, – сказал раздумчиво Виталий Ильич, вытирая тряпкой кисть.

Смядынский молчал.

– Вообще, голландцы всё же жульничали, добавляя букашек-таракашек в цветы натюрморта, – согласился Виталий Ильич. – Но вода?..

Из соседней комнаты раздался голос Натальи Михайловны:

– Товарищи живописцы и музейные хранители! К столу!

– Идите, я сейчас, – сказал Виталий Ильич.

И Глеб с Ильей пошли и заняли места за столом. Посредине стола в хрустальной вазе пестро белели и желтели крупные ромашки. В плетеной хлебнице лежал нарезанный тонко ржаной хлеб. В глубокие тарелки Наталья Михайловна разливала из кастрюли благоухающую перцем и лавровым листом уху. Виталий Ильич в светлой рубашке и темных штанах вошел в комнату, но тут же скрылся и вернулся уже с бутылкой вина.

Глеб смотрел на бутылку.

– Германское?

– Рейнское, – подтвердил Виталий Ильич. – Доктор Тюпке заказал вид с любыми башнями… И по воскресеньям присылает бутылку и кое-что съестное… Поддержка творческих сил, так сказать.

– Какие башни вы выбрали? – спросил Илья.

– Восточные, – отвечал Виталий Ильич, разливая рубиновое вино в бокалы, – Авраамиевскую и Орла. Собственно, главный там персонаж – тропинка от одной башни к другой.

– Ведь Орел – это позднее название, – заметил Илья. – Настоящее название этой башни – Веселуха.

– Да, да, – подхватила Наталья Михайловна, усаживаясь за стол. – О ней и писал свой роман Федор фон Эттингер. Но почему-то теперь так называют совсем другую башню, ту, на самом краю, возле церкви.

– Оттуда вид открывается веселее, – проговорил хрипло Глеб.

– Веселуха – это радуга. Вясёлка – на стародавнем говоре, – ответил Илья.

– По-белорусски так и будет: вясёлка – радуга, – заметил Виталий Ильич.

– Ну, как ушица? – спросила Наталья Михайловна, оглядывая всех.

– Объедение, – рвано ответил Глеб, заметно хмелевший от вина.

– А ведь он поймал четыре рыбины, – сказала Наталья Михайловна, кивая на Илью. – Но по дороге поделился с одной бабушкой и ее внучкой.

– Добрый смолянин-самаритянин, – отозвался Глеб, взглядывая исподлобья на Илью.

– И рыбы уже увеличились в числе, – проговорил Виталий Ильич.

– Ваш натюрморт тоже… вкусный, – поддержал разговор Глеб.

– Пора и вам, Глеб, вспомнить штудии у Виталия Ильича, – сказала Наталья Михайловна. – Натюрморт легче превратить в хлеб, нежели ваши, простите, ужасающие городские пейзажи.

– Но они таковы… – отозвался Глеб.

– А по-моему, – встрял Илья, – у него уже и не пейзажи, а самые настоящие натюрморты.

Глеб посмотрел на него оживленно, кивнул, трогая длинными прозрачными пальцами бокал с рубиновым вином.

– Хм, Илья, оригинальное определение, – пробормотал он.

Виталий Ильич покачал головой и промолчал.

– Увы, увы, товарищи авангардисты, жителю этого и так хватает, а недостает света, тепла, жизни, мечты, порядка, – говорила Наталья Михайловна. – Смолянин не успевает опомниться от разрушений и нашествий.

– Ну порядок-то установлен – самый лучший, – возразил Глеб. – Ведь немцы считаются гениями порядка?

– Как ни крути, но более или менее сносная жизнь налажена, – ответил Виталий Ильич, блестя лысиной. – И учет ведется жесткий. Жульничество и разгильдяйство пресекаются на корню.

– Так, может, и правильно наши предки-то действовали? – спрашивал Глеб хрипло, обводя всех хмельными глазами. – Призывали варягов, и те установили порядок. И вот снова варяги пришли.

– Порядок-то у нас был, – возразила Наталья Михайловна, глядя на него через стол сквозь парок ухи.

– Был, да какой? – проговорил Виталий Ильич.

– Какой? – переспросила жена.

– Об этом лучше спросить у Меньшагина, он в те времена вел дела разных подсудимых. И он вам ответит: царил произвол. Да мы и сами это знаем по той же чистке среди музейщиков. Вообще, – продолжал он, отпивая вина, – надо признать, что даже в тридцатые годы власть действовала, как захватчик, оккупант. Тут мне на глаза попался старый номер «Рабочего пути». – Он оглянулся на книжную полку и, кряхтя, начал вставать, но его опередил Илья.

– Я подам.

Он подошел к полке, оглянулся.

– Вон лежит свернутая газета… Да, именно. Спасибо.

Развернув старую хрупкую газету, Виталий Ильич хотел читать, но обнаружил отсутствие пенсне в кармане рубашки и, махнув рукой, передал газету Илье.

– Вот, пожалуйста, прочти статейку про колокола…

– «Колокола – в домны»? – спросил Илья.

– Ах, ну к чему? – попеняла Наталья Михайловна. – Надо сперва покушать.

Илья уже читал вслух:

«В городах и селах Западной области – две тысячи тридцать шесть церквей. У этих церквей имеется десять тысяч пятьсот восемьдесят четыре колокола. Три тысячи шестьсот пятьдесят две тонны первоклассной бронзы без толку болтается в воздухе. Если бы всю эту бронзу сдать в Рудметаллторг, то за все заплатили бы три миллиона рублей».

Илья поправил очки, весело взглядывая на слушателей.

– Ого, все высчитал газетчик.

«Попы всячески сопротивляются изъятию колоколов. Когда в смоленский собор пришла комиссия и решила, что тысячепудовый колокол можно было бы без греха снять, то поп стал отговаривать комиссию: „Что вы, что вы! Это же величие города!“

Нас такое „величие“ не слишком радует. Нам даже кажется как-то „величественней“, если мы все смоленские колокола (а они весят сто тонн) передадим фабрикам и заводам».

– И что было дальше? – спросил Илья у Виталия Ильича.

Тот пожал плечами и ответил:

– А как вы думаете?.. Прошел пленум Смолгорсовета, решение приняли, все колокола сняли, их было восемьдесят восемь, разбили и свезли на склад Рудметаллторга. Но три колокола уцелели все-таки. Шестнадцатого века, семнадцатого и восемнадцатого. Первый так и стоит на Соборном дворе, второй все еще на колокольне, третий исчез. – Виталий Ильич вздохнул, снова взялся за ложку, откусил хлеба и посербал ухи.

– На вкус музейщиков – да, варвары, – проговорил Глеб.

– А на ваш? – быстро спросил Виталий Ильич.

– Честно сказать… и не знаю. Стране действительно необходим этот… нужна эта бронза.

– Но после переплавки она получалась крайне низкого качества, – заметил Виталий Ильич. – И знаете, что мне все это очень живо напомнило? Эта вот история с колоколами?

Глеб с Ильей и Натальей Михайловной воззрились на крупное лицо Виталия Ильича, все-таки совсем непохожего на живописца.

– События двухсотпятидесятилетней почти давности. Это уже все было, здесь, – он постучал пальцем в стол, – в Смоленске. Поляки с французами и немцами пытались снимать колокола с церквей, но им препятствовал священник. Никифор Мурзакевич. Помните такого?.. Хе-хе. Ну вот. И был он ими бит и отведен в муниципалитет в магистратском доме, и французский глава города и