Синий краб - Владислав Крапивин

Яшку не то чтобы не любили, а как-то не принимали всерьез. Все он делал как-то не так. Боевая стойка была у него слишком широкая, выпады казались суетливыми, левую руку он держал не на весу, а норовил оставить на поясе.

— Не пижонь, — коротко говорил Павел Сергеевич. Яшка вздрагивал и старательно исправлял стойку.

Все уже вели на тренировках пробные бои, а Яшке учитель не разрешал. Говорил: рано.

Однажды Яшка опоздал встать в строй. Сидел на скамейке и сосал палец.

— В чем дело? — спросил Павел Сергеевич.

— Чашкой порезался. Край тут острый, — тихо сказал он. Никто сперва не понял: что за чашка? Тогда он показал на щиток рапиры — гарду. Все захохотали. Назвать гарду чашкой! Ну, умора!

— Возьми йод в аптечке, — с досадой сказал Павел Сергеевич. И скомандовал: — Тихо!

Наступила тишина, и в этой тишине Лена, не выдержав, жалобно протянула:

— Бедненький Яшка порезался чашкой…

Павел Сергеевич коротко взглянул на нее, неожиданно усмехнулся и промолчал.

После занятий он оставил Яшку и Лену.

— Я спешу. Уберите в шкаф оружие, заприте зал, ключ отдайте уборщице. Ясно?

— Так точно! — отрапортовала Лена и покосилась на Яшку. Он старательно тащил к шкафу букет рапир.

Учитель ушел.

— Яшка, — ехидно сказала Лена. — Я тебя обидела. Да? Почему ты не вызовешь меня на дуэль?

Он не ответил и начал укладывать в шкаф маски.

— Не хочешь? Тогда я тебя вызываю!

— Нельзя мне драться, — рассеянно сказал Яшка.

— Почему?

— Не разрешают пока. Рано…

Она спросила ласково:

— Яша, может быть, ты трус?

— Нет, — сказал Яшка так, словно отмахивался от мухи. Ну и нахал! Лена даже разозлилась, со звоном вытянула из шкафа рапиру и схватила маску.

— Я нападаю! Раз! Два…

— Ну подожди, — сказал он и снял очки. Потом тоже взял клинок. Лицо его без очков стало незнакомым.

— Ну, нападай, — со вздохом разрешил он.

— Маску надень. Да стань в стойку, горюшко!

Яшка улыбнулся, надел маску и медленно пошел навстречу…

Драться с ним было так легко! Жаль только, что отступал он очень быстро и защиты брал в общем-то удачно. Лена никак не могла достать его. Чуть-чуть не могла! Но зато все свое умение она показала с блеском: и выпады, и переводы, и батманы, и захваты. Лишь через минуту, оказавшись у стены, она почувствовала неладное. Драться было легко, да. Но не потому, что Яшка — плохой боец. Просто он разрешал ей упражняться. Он даже помогал ей! Открывался, вызывал на выпад, подставлял клинок для захвата. Он отпустил ее немного от стены, а затем Лена увидела перед собой свистящие стальные зигзаги, против которых не было никаких защит. Она прижалась к батарее между стеной и шкафом, в том углу, куда загнала в первый день Борьку Левина. Ей очень захотелось бросить клинок и съежиться. И стало ясно, что сейчас она позорно разревется от бессилья и унижения.

Яшкино лицо за проволочной сеткой было насмешливым и холодным. Конец его рапиры чертил молниеносные знаки вокруг Лениного клинка. Яшка, играя, выбирал место для укола.

И вдруг он опустил рапиру. Скинул маску, сделался прежним Яшкой и шепотом сказал:

— Тихо. Кто-то идет. Влетит нам…

Никого не было. Тут же, сразу Лена поняла, что он просто спас ее от слез, от бесславного поражения…

Через неделю он спас ее еще раз. Когда родители узнали про Ленины занятия и учинили ей скандал, он пришел к ним домой и, маленький, вежливый, два часа убеждал их, что Лену ждет слава олимпийской чемпионки.

Когда Яшка ушел, Лена догнала его на улице, и они пошли на тренировку вместе. И потом часто ходили вместе.

Она всегда была благодарна мальчишкам за их рыцарство. И хотела делать им только хорошее. Всем. И Лерке. А он, смешной и сердитый, не хотел этого.

Однажды Лерки снова не оказалось в тихий час на месте.

— Где он? — устало спросила Лена.

— Не жнаем, — сказал жующий Морозиков.

— Ходит где-нибудь, — откликнулся Санька. — Думает…

— Думает! О чем, интересно? О том, что у меня из-за него куча неприятностей?

— Не, — сказал Санька. — Он, наверно, про слона…

— Про что?!

— Да про слона, — неторопливо повторил Санька. — Отыскал такую березовую загогулину, метра два, наверно, и говорит, что на слоновый клык похожа… Ну, она похожа. А он говорит: «Айда, сделаем из глины слона, а этот клык ему приставим». Из глины — такого слона. Мы этой глины на одну слоновью ногу не могли натаскать.

Не было в Санькиных словах ни обиды, ни насмешки, а была какая-то виноватость: хотели, мол, помочь, да не смогли.

— Ну и что же? Он обиделся? — нетерпеливо спросила Лена.

— Да не обиделся, — уже с досадой сказал Санька. — Просто ходит где-то…

Где-то ходит! А где? Лена заторопилась к озеру. «Зачем ему слон? — думала она. — Придет же в голову…» Потом она представила Лерку на слоне. Не на глиняном, а на живом. Слон был громадный и морщинистый, а Лерка — смуглый и крошечный. В чалме из вафельного полотенца. И теперь почему-то его выдумка не казалась Лене смешной.

Лерка был, конечно, у воды. На причальном плотике, у которого стояли лодки. Встав на цыпочки, он лег животом на перила и смотрел в глубину. Неподвижно и внимательно смотрел.

Лена подошла и встала рядом. В воде, у самой поверхности, ходили стайки прозрачных мальков. Они были видны только на солнце, а в тени словно растворялись.

С полминуты Лена и Лерка стояли рядом и смотрели на рыбешек. Потом взглянули друг на друга. Лерка отвел глаза и молча пошел в лагерь.

Инна Семеновна, старшая вожатая, сказала Лене, что надо сходить в соседний лагерь, попросить взаймы несколько палаток. Лена вздохнула, но спорить не решилась.

Она выбрала короткий путь — узкую тропинку через лес. Стояло прохладное безветренное утро. Воздух леса казался зеленоватым, а разлетевшиеся веером лучи были прямые и неподвижные. Лена шагала по влажной траве, прыгала через горбатые корни, и лес открывал ей маленькие мимолетные чудеса: то стеклянные шарики капель на круглом, как блюдце, листе, то узорчатую паутину, пересыпанную солнечными блестками, то красный цветок в тени перепутанной травы, горящий, словно стеклянная Леркина пуговица.

Неожиданно сверкнула за кустами вода. Лена удивилась, заспешила и вышла на заросший бугор. Перед ней серебрилось и синело озеро, а внизу, под откосом, кружил зеленую воду неспокойный лесной ручей. Большой и глубокий. У самого озера, на песке, ручей разливался, делался мелким и прозрачным.

«Вот так штука!» — подумала Лена.

Значит, она перепутала тропинки! Сделала крюк и вышла не к мостику через ручей, а к его устью. Всего метров за двести от своего лагеря.

От такой неожиданности Лена очень огорчилась. Вздохнула и села на корягу, чтобы подумать, как ей быть.

Коряга угрожающе закачалась. Она торчала над самым откосом и могла сорваться в воду. И не на отмель, а в озеро, на глубокое место.

— Нигде не везет, — сказала Лена и поднялась. Коряга пружинисто качалась. Это был темный старый ствол без коры, с торчащими лапами-отростками. Три задние угловатые лапы и две передние — кривые и неодинаковые. Вот чудовище! Вечером наткнешься и испугаешься!

Узловатая древесина ствола и большущих лап была как напряженные мускулы. «Спина» чудовища слегка горбатилась — сильная, упругая спина. Только не было головы. Там, где ей полагалось быть, темнел ровный старый срез пилы. По нему шагал, не торопясь, рыжий муравей.

Лесной безголовый великан лежал, опираясь на растопыренные «руки» и на колени двух согнутых «ног». Третья «нога» угрожающе торчала.

«Если смотреть сбоку, то она похожа на шею дракона», — подумала Лена и отступила на шаг. Тут ее нога подвернулась, попала на острый сучок, и Лена, охнув, села.

Сучок проколол ступню.

Лена кое-как сползла к ручью, промыла ранку, затянула ногу платком и заковыляла домой. Пусть другие идут за палатками.

У маленькой дачи, где живет десятый отряд, высокое скрипучее крыльцо. У крыльца — широкие перила.

Лерка сидел на перилах и делал кошек. Он лепил их из глины.

Перед крыльцом стояла очередь…

Сначала никакой очереди не было. Просто Лерка ходил по берегу, а за ним так же медленно и с опущенной головой бродила Лелька — девчонка из самого малышового отряда. Она аккуратно ставила ноги в Леркины следы. Лерка проваливался по колено в жидкую глину, а она проваливалась еще глубже. Лерка останавливался, и она останавливалась. Лерка что-то искал, что-то разглядывал, о чем-то думал. Лельке было просто скучно.

— Чего ты ходишь? — хмуро спросил Лерка. Лелька ничего не сказала. Лерка обернулся. Лелька вытащила из глины ноги, отодвинулась на шаг и остановилась.

Он снова пошел, и она пошла — слышно было, как чавкает глина. И опять Лерка обернулся. Лелька смотрела на него сквозь золотистую паутину упавших на лицо волос. Грустные были у Лельки глаза. Случается так: подкрадется к человеку скука, и кажется, что нет на свете ничего интересного. Остается только одно немножко интересное дело: ходить по чужим следам, злить серьезного мальчишку.