Круглый год с литературой. Квартал четвёртый - Геннадий Красухин

Очень он мне понравился.

Много лет спустя я перечитал роман, и он мне не разонравился.

Но к этому времени я уже знал о Сологубе много чего. Знал о его желании уехать из России после Октября, которое ему никак не удавалось осуществить. Знал, что в день получения разрешения уехать, его близкая к сумасшествию жена Анастасия Чеботаревская, бросилась с моста в реку и погибла. Похоронив жену, Сологуб остался в стране.

Но советская власть не любила Сологуба. И он терпеть не мог этой власти. По свидетельству Иванова-Разумника, «Сологуб до конца дней своих люто ненавидел советскую власть, а большевиков не называл иначе, как «туполобые». Он писал антисоветские басни, он отказался от нового правописания и свои письма непременно помечал старым летоисчислением.

На мой взгляд, Сологуб – один из выдающихся писателей своего времени. Я, например, люблю у него такого рода стихотворения:

Верь, – упадёт кровожадный кумир,Станет свободен и счастлив наш мир.Крепкие тюрьмы рассыплются в прах,Скроется в них притаившийся страх,Кончится долгий и дикий позор,И племена прекратят свой раздор.Мы уже будем в могиле давно,Но не тужи, милый друг, – всё равно,Чем разъедающий стыд нам терпеть,Лучше за нашу мечту умереть!

В том-то и дело, что терпеть «разъедающий стыд» Сологуб не хотел, не мог. Потому и загадывал о лучшей жизни. Когда она будет? Когда нас не будет! Но это его не пугало. Он был готов к загробной жизни, которая сможет избыть сущую, ненавистную.

Умер Фёдор Кузьмич 5 декабря 1927 года. Родился 1 марта 1863-го.

Я очень люблю фразу Шкловского о вещах неотвратимых, обязательных. «Мы же уступаем дорогу автобусу, – сказал Виктор Борисович, – не из вежливости!».

Вообще, вместо того, чтобы рассказывать довольно известную биографию Шкловского, предлагаю почитать его высказывания. Иные из них великолепны и мудры:

«Для того чтобы увидеть новое, надо его знать.

Жизнь примеривает нас друг к другу и смеётся, когда мы тянемся к тому, кто нас не любит.

Каждый солдат в своём ранце носит своё поражение.

Концы лестницы, ведущей в будущее, упираются в прошлое.

Николай Первый не любил русского искусства, хотя хвастался им. Оно существовало наперекор ему.

Никто нас не может сделать смешными. Потому что мы знаем свою цену.

Правды о цветах нет – есть наука ботаника.

Пулемётчик и контрабасист – продолжение своих инструментов. Подъёмная железная дорога, подъёмные краны и автомобили – протезы человечества».

А вот – фраза, расширенная до целой истории. Так сказать, расширенный афоризм:

«Когда случают лошадей, это очень неприлично, но без этого лошадей бы не было, то часто кобыла нервничает, она переживает защитный рефлекс и не даётся. Она даже может лягнуть жеребца.

Заводской жеребец не предназначен для любовных интриг, его путь должен быть усыпан розами, и только переутомление может прекратить его роман.

Тогда берут малорослого жеребца, душа у него, может быть, самая красивая, и подпускают к кобыле.

Они флиртуют друг с другом, но как только начинают сговариваться (не в прямом значении этого слова), как бедного жеребца тащат за шиворот прочь, а к самке подпускают производителя.

Первого жеребца зовут пробник. […]

Русская интеллигенция сыграла в русской истории роль пробников. […]

Вся русская литература была посвящена описаниям переживаний пробников.

Писатели тщательно рассказывали, каким именно образом их герои не получали того, к чему они стремились».

Этот ехидный писатель жил долго: умер 5 декабря 1984 года в 91 год: родился 24 января 1893.

Он пришёл к нам в «Литературную газету», в комнату, где я сидел с Анатолием Жигулиным. Жигулин меня и познакомил с воронежским поэтом и литературоведом Анатолием Михайловичем Абрамовым, родившимся 5 декабря 1917 года.

Потом он часто, когда бывал в Москве, заходил и ко мне. Это редкой души человек и редкой честности.

В 14 лет его отправили в Саратов учиться живописи. После окончания училища он получил направление в Академию художеств в Ленинграде. Но серьёзная болезнь помешала выехать в Ленинград. И Абрамов поступил на филологический факультет Саратовского пединститута. По совету и рекомендации А.П. Скафтымова поехал в Москву, поступил в аспирантуру ИФЛИ. Но проучился в аспирантуре недолго: он, Аркадий Анастасьев и другие аспиранты оказались солдатами 5 полка связи в Брянске. Через некоторое время их перевели в Военно-политическое училище РККА вроде бы учиться, но фактически сделали преподавателями.

Во время войны он был журналистом дивизионной газеты. Однажды оказался на передовой в бою. Его контузило. И потом как следствие контузии он не мог летать на самолётах и даже ездить на автомобилях: тошнило.

Поскольку в армейских газетах появлялись его стихи, Абрамов принял участие в Совещании молодых писателей 1947 года. В Москве он поступает в аспирантуру МГУ и защищает диссертацию, под руководством Л.И. Тимофеева.

Читал, что Метченко, который перешёл в МГУ из Куйбышева заведовать кафедрой, предлагал Абрамову место преподавателя. Но это было уже тогда, когда Абрамов обосновался в Воронежском университете. У Абрамова была огромная личная библиотека, из-за которой никуда ехать он не захотел.

Там в Воронеже он очень помог двум поэтам Анатолию Жигулину и Анатолию Прасолову укрепиться в литературе. Написал о них рецензии. Пробивал в издательство их книги.

Журнал «Подъём» опубликовал в 2001 году письма Твардовского к Абрамову.

В докторской диссертации Абрамов анализировал стихи поэтов узников фашистских лагерей смерти. Вокруг этих поэтов завязалась нешуточная борьба: сталинская пропаганда надолго вбила в голову советским людям миф о предательстве Родины каждого оказавшегося в плену. В 1966 году на Втором съезде писателей РСФСР Абрамов выступал по этому поводу, призывая восстановить историческую правду.

В Воронежском университете по инициативе Абрамова была создана кафедра советской литературы, которой Анатолий Михайлович руководил в течение двадцати двух лет.

Я уже говорил, что Абрамов был не только литературоведом, но и поэтом. Причём поэтом настоящим. Вот его отклик на смерть жены. Написано через неделю после похорон:

Тоска не в ожидании рассвета.А в том, что знаешь, нет – узнал сейчас:Он не придёт, нет никакого света,Нет ничего, одна лишь тьма у глаз.И – пустота… Я спор веду с судьбоюИ требую твой взгляд, движенье, жизнь,Хоть на мгновенье встретиться с тобою,И потому кричу тебе: вернись!В ответ ни поворота и ни тени,Как будто бы туман или вода,В синь уплывающие…Никаких видений,И это – всё, и это – навсегда.

И ещё одно его стихотворение. Называется «Примериваюсь к смерти»:

Что скорбный я, не верьте.Что грустный – может быть…Примериваюсь к смерти,Зачем её гневить?Зачем вступать с ней в ссоры?Её известна власть.Пустые разговоры —Её ругать и клясть.А вот войти поближеВ её житьё-бытьё… —Тогда, глядишь, увижу,В чём правота её.Она и жизнь – подруги.Они живут не врозь,А под одной подпругой —Так в бытии сплелось.И не разнять их вечныйИ неизбежный ход.Начальный и конечныйЖитийный хоровод.

Умер Анатолий Михайлович Абрамов 17 февраля 2005 года.

Несмотря на то, что родился он в 1921 году (5 декабря) он представился мне абсолютно также, как и другим: «Алик Коган». Даже не в два слова а в одно: все знали, что в издательстве «Художественная литература» работает и очень любит выступать на собраниях литераторов «Аликкоган».

Было у него, конечно, имя и отчество – Александр Григорьевич, но их редко кто знал. Зато «Аликкогана» знали все.

Прежде всего по его странной одежде зимой. В любые морозы он ходил в летнем плаще с непокрытой, абсолютно лысой головой.

Знали по пафосу его выступлений. Кроет смело, горячо, невзирая на личности. Правда, в издательстве он таким горячим устремлением к истине не отличался. На твои жалобы на начальство, которое выбросило у тебя очень нужный кусок, неизменно отвечал: «А как бы ты хотел? Над начальством тоже начальство есть. И ни те, ни другие лишаться из-за тебя работы не собираются!»