Русофобия. История изобретения страха - Наталия Петровна Таньшина

Русофобия вечна?

Итак, русофобия вечна? Мы обречены на негативный, высокомерно-презрительный взгляд или, по крайней мере, на рассмотрение через оптику «учитель — ученик»? Все эти вопросы связаны с тем, какой образ будущего России формировался и формируется на Западе и можно ли нас «приручить» и «подчинить».

Безусловно, в истории были весьма редкие периоды иного подхода к России и иных её образов. Так, во Франции рост интереса к России наблюдался в XVIII столетии, в эпоху Просвещения, когда во французском обществе начал формироваться «русский мираж»[187], а щедрые подарки императрицы Екатерины II содействовали формированию позитивного имиджа России, хотя и негативный взгляд, презрительно-высокомерный, как и идея «русской угрозы», формировались тоже просветителями. Потом краткий всплеск «любви» к России наблюдался в 1814–1815 годах, после вступления русских войск в Париж, когда Францию на короткий период охватила «александрома-ния» и мода на всё русское. Очередной всплеск «любви» к России произошёл после поражения Франции в войне с Пруссией 1870–1871 годов. Франция, обескровленная войной, изменила свой взгляд на Россию, стремясь найти в ней защиту от немецкой угрозы. Поражение в войне нанесло удар по негативному восприятию России, и, начиная с этого времени, русофобия, затронувшая самые широкие слои французского общества, в том числе и низы, не только уходит в прошлое, но сменяется чувством прямо противоположным. Политическая обстановка, германские военные угрозы — всё это побуждало Францию искать союзника в лице России, и именно это способствовало трансформации взгляда на нашу страну и росту интереса к ней, что в итоге привело к заключению русско-французского союза[188]. Можно сказать, что «любовь» к России стала обратной стороной ненависти к Германии. Потом были франко-советская «дружба» во времена президентства Шарля де Голля и его заявления о Европе «от Атлантики до Урала». Эта «дружба» была основана, конечно, на строгом расчёте, мудрости де Голля как политика и игре между Западом и Востоком с целью отстаивания национальных интересов Франции.

В Великобритании «приступ любви» к русским случился дважды: на заключительном этапе Наполеоновских войн и в годы действия Антанты в 1904–1917 годах. Американцы же прониклись «любовью» к России в годы Второй мировой войны. Но все это были кратковременные всплески «любви», вызванной обстоятельствами.

Как только Россия становится сильной и начинает активно защищать свои национальные интересы, немедленно поднимается волна обвинений в её адрес в экспансионизме и стремлении к мировому господству[189]. Соответственно, как только Россия ослабевает и становится неконкурентоспособной, русофобия смолкает[190]. Русофобские настроения идут на спад по двум главным причинам: либо мы очень нужны Западу для самосохранения, и тогда реальные или искусственные страхи пропаганды отступают на второй план, либо мы становимся настолько слабыми, что бороться с нами посредством русофобии нет необходимости.

Как справедливо подчёркивает Г. Меттан, многие русофилы относятся к России избирательно и любят в ней только одну какую-то сторону. Кому-то нравится реформаторский дух Петра Великого и просвещённый абсолютизм Екатерины II. Другие ценят искусство и литературу. Кто-то воодушевлён социальным экспериментом. Либо не имеют ничего против России, но выступают против политики президента В. В. Путина[191]. Так, например, известный франко-швейцарский славист Жорж Нива очень любит русскую культуру и литературу, А. И. Солженицына и диссидентов, однако после 24 февраля 2022 года он занял жёсткую антироссийскую позицию[192]. Да и в своих прежних работах Ж. Нива отмечал, что Европа готова включить в общее интеллектуальное наследие лишь лучших представителей русской литературы: «Это наша система. И её неотъемлемой частью были лучшие авторы из России»[193]. То есть, не Россия — часть Европы, а лишь её «лучшие авторы», те, которых отберёт Запад.

Вплоть до кризиса февраля 2022 года Запад делал на Россию ставку в качестве моста между Европой и Азией, стремясь использовать её как посредника. Как отмечала в 2021 году Э. Каррер д’Анкосс, президент Франции Э. Макрон «констатировал необходимость стыковки России и Европы, дабы у последней сохранились шансы вписаться в меняющийся мир. И он пожелал, чтобы за такую стыковку взялась Франция»[194]. В который раз рациональные французы готовы были изменить взгляд на Россию, дабы использовать её в своих интересах или пользоваться ею. По словам постоянного секретаря Французской академии, если Пётр Великий в своё время хотел открыть для своей страны «окно в Европу», то теперь уже Европа видит необходимость открыть «окно в Азию». Как утверждала историк, ближайшие годы должны показать, станут ли франко-российские отношения движущей силой этого «геополитического поворота»[195]. Однако международные отношения являются примером сложных систем, где крайне трудно делать прогнозы. Настал февраль 2022 года, и мир, действительно, вступил в стадию очень крутого «геополитического поворота», но вовсе не такого, о каком предполагала госпожа Каррер д`Анкосс.

Безусловно, не следует полагать, будто Запад един и думает только о России, думает непременно и постоянно, тем более что каждая эпоха и каждое общество воссоздаёт своих Других. Запад живёт своей жизнью, и русская тема возникает и актуализируется по мере обстоятельств, как уже отмечалось, часто кризисных для самого Запада. На страницах этой книги читатель увидит, что проходят столетия, меняются эпохи, но созданный Западом образ России в основе своей остаётся неизменным, а мифы транслируются из поколения в поколение. Однако всегда ли Россия противопоставлялась Европе и Западу? И с какого момента «просвещённые» европейцы начинают смотреть на нашу страну не просто как на Другого, но как на Чужого даже Чуждого?

Глава 2. ОТ ДРЕВНЕЙ РУСИ

К МОСКОВСКОЙ РУСИ: ОТ ДРУГОГО К ЧУЖОМУ

Принятие Русью христианства по восточному образцу и ордынское нашествие как водораздел в восприятии России

Изначально никакого раскола между Русью и Европой (при всей условности применения термина «Европа» к тому времени) не было. Древняя Русь была близка и понятна европейцам, между ней и Европой велась активная торговля, развивались династические связи. Ключевыми факторами изменения восприятия стали принятие Русью христианства по восточному образцу и Великая схизма 1054 года, то есть раскол христианской церкви на Восточную, православную, и Западную, католическую, а потом ордынское нашествие и иго[196].

Именно в раскол церквей и утверждение на Руси христианства по греческому обряду упирается неприятие России Западом. Мы стали Другими, Чужими, «схизматиками», даже нехристианами. И это вопрос принципиальный, ведь в сознании европейских авторов «приверженность схизме» означала не просто несогласие с учением и догматами католической церкви, но своего рода ересь, враждебную христианской вере[197].

Ф.И. Тютчев в «Записке» отмечал, что именно из религиозного